Книга Неточка Незванова - Федор Достоевский

Эти уединенные прогулки нравились мне более и более. К томуже была другая причина, по которой я убегала сверху. Наверху жила старая теткакнязя, почти безвыходно и безвыездно. Эта старушка резко отразилась в моемвоспоминании. Она была чуть ли не важнейшим лицом в доме. В сношениях с нею всенаблюдали какой-то торжественный этикет, и даже сама княгиня, которая смотрелатак гордо и самовластно, ровно два раза в неделю, по положенным дням, должнабыла всходить наверх и делать личный визит своей тетке. Она обыкновенноприходила утром; начинался сухой разговор, зачастую прерываемый торжественныммолчанием, в продолжение которого старушка или шептала молитвы, или перебиралачетки. Визит кончался не прежде, как того хотела сама тетушка, которая вставалас места, целовала княгиню в губы и тем давала знать, что свидание кончилось.Прежде княгиня должна была каждый день посещать свою родственницу; новпоследствии, по желанию старушки, последовало облегчение, и княгиня толькообязана была в остальные пять дней недели каждое утро присылать узнать о еездоровье. Вообще житье престарелой княжны было почти келейное. Она была девушкаи, когда ей минуло тридцать пять лет, заключилась в монастырь, где и выжила летсемнадцать, но не постриглась; потом оставила монастырь и приехала в Москву,чтоб жить с сестрою, вдовой, графиней Л., здоровье которой становилось с каждымгодом хуже, и примириться со второй сестрой, тоже княжной Х-ю, с которой слишком двадцать лет была в ссоре. Но старушки, говорят, ни одного дня непровели в согласии, тысячу раз хотели разъехаться и не могли этого сделать,потому что наконец заметили, как каждая из них необходима двум остальным дляпредохранения от скуки и от припадков старости. Но, несмотря нанепривлекательность их житья-бытья и самую торжественную скуку,господствовавшую в их московском тереме, весь город поставлял долгом непрерывать своих визитов трем затворницам. На них смотрели как на хранительницвсех аристократических заветов и преданий, как на живую летопись коренногобоярства. Графиня оставила после себя много прекрасных воспоминаний и былапревосходная женщина. Заезжие из Петербурга делали к ним свои первые визиты.Кто принимался в их доме, того принимали везде. Но графиня умерла, и сестрыразъехались: старшая, княжна Х-я, осталась в Москве, наследовав свою частьпосле графини, умершей бездетною, а младшая, монастырка, переселилась кплемяннику, князю Х-му, в Петербург. Зато двое детей князя, княжна Катя и Александр,остались гостить в Москве у бабушки, для развлечения и утешения ее водиночестве. Княгиня, страстно любившая своих детей, не смела слова пикнуть,расставаясь на все время положенного траура. Я забыла сказать, что траур ещепродолжался во всем доме князя. когда я поселилась в нем; но срок истекал вкоротком времени.

Старушка княжна одевалась вся в черное, всегда в платье изпростой шерстяной материи, и носила накрахмаленные, собранные в мелкие складкибелые воротнички, которые придавали ей вид богаделенки. Она не покидала четок,торжественно выезжала к обедне, постилась по всем дням, принимала визиты разныхдуховных лиц и степенных людей, читала священные книги и вообще вела жизньсамую монашескую. Тишина наверху была страшная; невозможно было скрипнуть дверью:старушка была чутка, как пятнадцатилетняя девушка, и тотчас же посылалаисследовать причину стука или даже простого скрипа. Все говорили шепотом, всеходили на цыпочках, и бедная француженка, тоже старушка, принуждена быланаконец отказаться от любимой своей обуви – башмаков с каблуками. Каблуки былиизгнаны. Две недели спустя после моего появления старушка княжна прислала обомне спросить: кто я такая, что я, как попала в дом и проч. Ее немедленно ипочтительно удовлетворили. Тогда прислан был второй нарочный, к француженке, сзапросом, отчего княжна до сих пор не видала меня? Тотчас же подняласьсуматоха: мне начали чесать голову, умывать лицо, руки, которые и без того былиочень чисты, учили меня подходить, кланяться, глядеть веселее и приветливее,говорить, – одним словом, меня всю затормошили. Потом отправилась посланницауже с нашей стороны с предложением: не пожелают ли видеть сиротку? Последовалответ отрицательный, но назначен был срок на завтра после обедни. Я не спалавсю ночь, и рассказывали потом, что я всю ночь бредила, подходила к княжне и вчем-то просила у нее прощения. Наконец, последовало мое представление. Яувидела маленькую, худощавую старушку, сидевшую в огромных креслах. Оназакивала мне головою и надела очки, чтоб разглядеть меня ближе. Помню, что я ейсовсем не понравилась. Замечено было, что я совсем дикая, не умею ни присесть,ни поцеловать руки. Начались расспросы, и я едва отвечала; но когда дошло делодо отца и матушки, я заплакала. Старушке было очень неприятно, что я расчувствовалась;впрочем, она начала утешать меня и велела возложить мои надежды на бога; потомспросила, когда я была последний раз в церкви, и так как я едва поняла еевопрос, потому что моим воспитанием очень неглижировали,[4] то княжна пришла вужас. Послали за княгиней. Последовал совет, и положено было отвезти меня вцерковь в первое же воскресенье. До тех пор княжна обещала молиться за меня, ноприказала меня вывесть, потому что я, по ее словам, оставила в ней оченьтягостное впечатление. Ничего мудреного, так и должно было быть. Но уж виднобыло, что я совсем не понравилась; в тот же день прислали сказать, что яслишком резвлюсь и что меня слышно на весь дом, тогда как я сидела весь день нешелохнувшись: ясно, что старушке так показалось. Однако и назавтра последовалото же замечание. Случись же, что я в это время уронила чашку и разбила ее.Француженка и все девушки пришли в отчаяние, и меня в ту же минуту переселили всамую отдаленную комнату, куда все последовали за мной в припадке глубокогоужаса.

Но я уж не знаю, чем кончилось потом это дело. Вот почему ярада была уходить вниз и бродить одна по большим комнатам, зная, что уж тамникого не обеспокою.

Помню, я раз сидела в одной зале внизу. Я закрыла рукамилицо, наклонила голову и так просидела не помню сколько часов. Я все думала,думала; мой несозревший ум не в силах был разрешить всей тоски моей, и всетяжелее, тошней становилось у меня в душе. Вдруг надо мной раздался чей-тотихий голос:

– Что с тобой, моя бедная?

Я подняла голову: это был князь; его лицо выражало глубокоеучастие и сострадание; но я поглядела на него с таким убитым, с такимнесчастным видом, что слеза набежала в больших голубых глазах его.

– Бедная сиротка! – проговорил он, погладив меня по голове.

– Нет, нет, не сиротка! нет! – проговорила я, и стонвырвался из груди моей, и все поднялось и взволновалось во мне. Я встала сместа, схватила его руку и, целуя ее, обливая слезами, повторяла умоляющимголосом:

– Нет, нет, не сиротка! нет!

– Дитя мое, что с тобой, моя милая, бедная Неточка? что стобой?

– Где моя мама? где моя мама? – закричала я, громко рыдая,не в силах более скрывать тоску свою и в бессилии упав перед ним на колени, –где моя мама? голубчик мой, скажи, где моя мама?