Книга Любовь и дым - Дженнифер Блейк

Эдисон сделал большой глоток, потом поставил стакан на боковой столик и снял пиджак. Он бросил его прямо на пол и ослабил галстук. Боже! Он понял, что нуждается в душе. После многочасового пребывания на жаре от него воняло, как от дикого борова.

Он хотел расслабиться, но в последние дни это удавалось ему с каждым разом все труднее и труднее. В те минуты он жалел, как никогда, о том, что ради соблюдения своего поганого имиджа пришлось бросить курить. Разве что таблетку принять? Он поднялся, подхватил со столика стакан и прошел с ним к окну. Оттуда открывался вид на крышу нижнего яруса отеля. На небольшом пространстве крыши был разбит стандартный декоративный сад: деревья в горшках, стулья полукругом, пористый, пружинящий пол. Скучно. Он с раздражением задернул шторы и, опершись спиной о стену, стал невидяще глядеть себе под ноги.

Ребекка Бенсон. Рива Столет. До сих пор ощущения от встречи были такие, как будто кто-то сильно ударил его в живот. Или, еще того хлеще, в пах. А он-то думал, что уже все забыл. Во всяком случае, он приложил к этому много усилий.

Боже! А все-таки она была самой сладкой ягодкой, которую он когда-либо в своей жизни пробовал. Все произошло тем летом. Это было его последнее лето свободного человека. Надо было «отрываться»! Он полагал, что неотразим со своим «шевроле» с откидным верхом; он полагал, что девчонки будут укладываться перед ним штабелями… Он очень мало себя знал тогда.

Тот день на пруду… Старик Ботинки боялся шокировать сестер Бенсон. Долго упирался. Но они все три были такими спелыми, такими готовыми, что к ним тянуло всякого с непреодолимой силой. Дрожь прошла у него по спине, когда он услышал их смех. Он поклялся себе, что поимеет всех трех еще до конца лета. Он никогда ни с кем не делился этой своей тайной. Даже с Ботинками. Ботинки… Он просто не смог бы этого понять и оценить. А вот Эдисон понимал. Ему нужно было сделать нечто, что укрепило бы его в своих собственных глазах. Ему нужно было самоутвердиться. Он должен был доказать себе, что способен окружить себя удовольствием, способен сделать себе хорошо, даже если для этого потребовалось бы пойти поперек воли других. Он должен был доказать себе, что может расположить к себе людей, заставить их любить себя. Хотя бы временно. После получения ожидаемого — гори все синим пламенем. Ему будут неинтересны переживания этих людей после того, как он получит от них то, чего станет добиваться.

С Бет все было просто. Еще неизвестно, кто кого заманивал в свои сети. Она была полностью готова повернуться спиной к далекому мужу и лицом к маленьким жизненным радостям, к тому, чтобы провести с парнем ночку на сеновале и показать ему. чему она научилась за время замужества. Вторая… как бишь ее звали? Мэри? Марта? Нет, Маргарет. Точно, точно… Из всех трех она была самой благочестивой. Из рассказов опытных людей Эдисон знал, что порой благочестивые оказывались в любви самыми пылкими. Она все хихикала и строила застенчивые улыбочки, делала вид, что возмущается, когда он ее целовал. Но видно было, что ей это нравится. То жестом, то взглядом она всячески поощряла его. Если бы было время, он несомненно забрался бы к ней в трусы.

Но времени не осталось.

До сих пор его бросало в холодный пот при воспоминании о том, чем для него закончилась та ночь. Свой «шевроле» он разбил и сдал в ремонт, поэтому на время одолжил у дяди его развалюху. Целыми днями он разъезжал на этой машине, пил пиво и пытался спрятаться от жары. С ним постоянно были Ботинки и еще пара-тройка ребят. Однажды они нашли под сиденьем обрез. Очевидно, дядя запасся им в связи с обострением борьбы за гражданские права. Играть с оружием начал Ботинки и еще какой-то идиот. Они все подбивали его поехать в лес и поохотиться на кроликов или ланей.

Когда мимо них как-то проехал грузовик, набитый черными, им показалась весьма забавной мысль помахать им вслед обрезом и устроить охоту. Тогда эта идея и Эдисону понравилась. Он заметил, что за баранкой грузовика сидела та белая сучка. Как-то он пытался подклеиться к ней, но она назвала его белозадым маменьким сынком и посоветовала утереть сопли и бежать домой есть кашку. Теперь ему казалась отличной мысль немножко попугать ее, показать ей, что он вовсе не такой сосунок, как она думает.

Они поехали вслед за грузовиком, вначале не имея никаких конкретных намерений. Но сучка попыталась уйти от них, нажав на акселератор. Они погнали грузовик по холмам, по резким изгибам дороги, где тому приходилось балансировать на двух колесах, по проселочным дорогам на окраине города. Наконец белой сучке надоело драпать. Да она, видать, и здорово устала. Она резко затормозила, остановилась, а затем вдруг развернула свою машину на сто восемьдесят градусов и направила ее в лобовую на темный «седан» подростков. Она прочно сидела за баранкой, на ее лице застыла решимость. Грузовик проехал в нескольких дюймах от борта «седана», едва не спихнув его с дороги. Ребята, находившиеся в машине дяди Галланта, заорали и зачертыхались. Увиливая от столкновения с грузовиком, где за баранкой сидела дура, которая могла запросто и убить, Эдисон наехал на чей-то штакетник. Это их всех обозлило, и охота возобновилась. Еще один или два раза сучка разворачивала свой грузовик и таранила им «седан». Вернее, делала вид, что таранила. Думала напугать…

Кто-то крикнул:

— Стрельни-ка в них! Покажи им силу! Посмотрим, как у них задницы затрясутся!

Обрез передали в руки Эдисону, как самому лучшему стрелку. Он держал оружие в одной руке, а другую — на баранке. Он ждал, пока грузовик подъедет ближе. При свете уличных фонарей он уже мог видеть лицо воительницы за права черных. Она смеялась. Тогда он вскинул обрез и спустил курок.

Он думал как следует припугнуть ее, и только. Бог свидетель. Он, собственно, и не целился-то в нее по-настоящему. Но лобовое стекло надвигавшегося грузовика взорвалось тысячей мелких осколков, а лицо женщины обагрилось кровью. Грузовик судорожно дернулся влево, съехал с дороги, промчался по какой-то лужайке и врезался в стену дома.

Эдисон изо всех сил нажал на газ и умчался подальше от того места, вон из города, на природу. Ребята, сидевшие в машине, истошно орали, бросались друг на друга. Ботинки показал, как быстрее скрыться. Они промчались по кочкам вблизи дома Бенсонов и по тропинке съехали к пруду. Там Ботинки и ребята вышли и разошлись по домам.

Эдисон долго сидел в машине, положив руки на руль, по временам проверяя, унялась ли в них дрожь. Наконец он вернулся к дому своего дяди и поставил «седан» в гараж, тщательно вычистил обрез и положил его под сиденье, туда, где они его и нашли. После этого он вошел в дом, рухнул на постель и тут же уснул.

Смерть Бет той же ночью, когда он узнал о ней, потрясла его, как еще ничто в жизни не потрясало. Он смотрел на нее, восковую и безжизненную, лежавшую в доме для гражданской панихиды в гробу, он смотрел на нее и знал, что вместе с ней погиб его ребенок. Он терзался чувством большой вины. Думал, что эта боль убьет его. Он знал, что больше никогда в жизни не будет испытывать такой боли, позволять себе испытывать такую боль. Справиться с ней ему помогло присутствие малышки Ребекки — Ривы.