Книга Древний Рим. Честь преторианца - Регина Грез

тебя найду, куда бы не спряталась. Нам нужно поговорить.

Стуча зубами в нервном припадке, я натянула на себя столу, хотя меня ужасно раздражал исходящий от нее запах благовоний. Доберусь до своей комнаты, переоденусь в родной сарафанчик и продумаю план побега. Не останусь жить с этими ползучими гадами.

Девушка-рабыня подала мне влажное полотенце – лицо обтереть. Кинув мимолетный взгляд на ее разбитую губу и заляпанную кровью тунику, я горько разрыдалась, понимая, что меня ожидает во дворце развращенного Императора.

Глава 13. Фурий

Император мрачно глядел из окна своей спальни на заходящее солнце. Тяжелые тучи темным плащом покрывали небо, усиливалась духота. Ничего – ночной дождь прибьет пыль на дорогах, смоет нечистоты на улицах, наполнит открытые бассейны свежей водой, но не сможет дать живительной чистоты истерзанному сердцу хозяина Рима.

Одна Марцилла поняла бы его, но Марцилла уже полгода гниет в семейном склепе Августов.

Фурий шумно втянул в себя воздух с улицы – пахло надвигающейся грозой, словно морем и соснами. А в комнате уже нечем дышать от смеси цветочных масел, пропитавших одежды и занавеси. Фурий готов сутками напролет поливать себя благовониями – после смерти дорогой сестры ему везде мерещатся трупные миазмы.

Так ведь он сам виноват – трое суток не давал хоронить Марциллу, лежал рядом с ее остывшим телом, не желая верить в то, что единственная любовь покинула его навсегда.

Они убили ее. Патриции, всадники, менялы и торгаши – напыщенные корыстолюбцы и похотливые пиявки. Они подсунули яд в кушанье. И лекарь зря болтает о простуде. Не-ет, они хотели сделать Фурия слабее, лишить его опоры и разума.

Так пусть получают трусливого безумца на троне! Оголтелый сброд заслужил унижения и грабеж. Все они столь же далеки от планов Императора, как смертные от замысла богов.

«Я залью кровью амфитеатры Рима, заставлю толпу одуреть от вида помпезной смерти. Я велю собрать лучших бойцов империи и толпа возликует, глядя на их предсмертные муки на золоте арены. Это будет красиво и страшно. Пожалуй, стоит записать, пока не забыл… Кровь и песок… Да, я создам новую поэму и восславлю торжество смерти, собирающей жатву на руинах человеческого ужаса».

Фурий отошел к столу и придвинул к себе навощенную деревянную табличку. Но вскоре выронил из руки серебряное стило с железным наконечником, вспомнив, как ненавидела Марцилла гладиаторские бои и часто просила отменить смертельные поединки. Сестра была слишком добра, а он смеялся над ней. Марцилла считала их любовную связь преступной, а он не мог сдерживать животную страсть.

Он хотел ее каждый день – только ее, ведь Марцилла была глотком прохладного вина в жаркий полдень, тихой гаванью посреди политических интриг. Ей одной он желал подарить этот пестрый разноязыкий город, утопающий в роскоши и разврате.

Бедняжка не выдержала бремени его обожания и сломалась, как хрупкий садовый цветок. Кто же заменит Марциллу…

Новая девка с площади поначалу чем-то напомнила сестру, оттого-то Фурий и приволок ее во дворец, на время оградив от прочих потаскух. Мираж скоро развеялся, Валия оказалась слишком чужой и далекой.

Но глядя на ее высокий лоб, увенчанный диадемой светлых волос, замечая, как блестят бисеринки пота на висках, когда она рассказывает о богах и героях чужих, незнакомых стран, Фурию казалось, что перед ним снова стоит нежная чувствительная Марцелла и, соединив тонкие кисти белых рук, читает стихи Овидия.

Ради мимолетной иллюзии схожести Фурий и терпит подле себя уличную актрису. Правда, Катон сказал, что она из благородной семьи, и впрямь, хорошая порода видна в ее осанке и манерах. У Валии прекрасно поставлен голос, а дивные истории, слетающие с ее уст, уже который день волнуют пылкий ум императора.

Авторы прекрасных стихов истинные творцы, но почему никто в Риме не знает их имена? Валия говорит, что это скромные поэты: греки, азиаты, варвары… Может, девица скрывает тайну, и сам Аполлон нашептывает ей по ночам благозвучные строки?

А Борат слишком глуп, чтобы выведать секрет чужестранки, хоть и спит с ней почти что в одних покоях. Может, поручить остийской шлюхе Мелине сойтись с ней поближе и узнать, не посещают ли Валию на самом деле Музы.

В последнее время актриса себя высоко ставит, слишком много рассуждает о том, куда ей вовсе не следует совать нос. Недавно вздумала учить Фурия, как надо говорить с Катоном. Неслыханная дерзость – поучать императора! Даже Марциллла не смела спорить! Сестра понимала его без слов.

"Сегодня в термах Валия получила хороший урок. Надеюсь, впредь будет открывать рот только по приказу. А Борат, кажется, распустил слюни перед ее чистенько выбритой cunni.

Припомнив скабрезную сцену в купальне, Фурий громко расхохотался. И впрямь было забавно наблюдать, как Валия отчаянно старалась сохранить гордый вид, но была бледнее мрамора и дрожала как от озноба.

Борат мог бы поиметь ее прямо там, но, похоже, не верил, что император желает именно этого зрелища. Пожалуй, стоило отдать приказ. Девчонка начала бы вопить и дрыгать ногами, оберегая свою узкую дырку. А с чего так трястись? Валия уже знала мужа, так почему бы не развлечь императора приятной сценкой. Минутное дело.

«Борат глуп и упрям, но по первому требованию готов подать мне сердце своей матери на кончике ножа. Борат закроет меня собой в минуту опасности, он преданнее собаки. Надо бы его наградить… хм… за две прошедших войны у него есть венки и фалеры, жалованье хорошее, может, теперь позволить ему вволю пощипать эту белую курочку…».

Фурий развалился в кресле, укрытом пушистой тигровой шкурой. Фантазии о том, как преторианец насильно овладевает Валией несколько разогрели кровь.

– Эй, крикните Афеса! Пусть приведет сюда мою жирную свинку. Я хочу потрепать ее сало.

Спустя менее десяти минут в покои Цезаря прокралась пунцовая от волнения Мелина. Темные завитки волос спадали на влажную после купания, полуоткрытую грудь.

– Ты желал видеть меня, Господин. Я готова служить тебе.

"Еще бы тебе не быть готовой… это не на мельнице вертеть жернова, не ублажать вонючих матросов в порту… гм… порт, пристань… корабли… надо лично проверить, как идет подготовка к морскому сражению – этим лизоблюдам нельзя поручить ничего серьезного".

Задумавшись, Фурий рассеянно ковырял в ухе специальной золотой ложечкой, пока затуманенный грезами взор вновь не остановился на распростершейся у его ног женщине. Разве он вызывал эту откормленную гусыню? Может, лучше провести вечер за высокой