Книга Нигиль - Саша Карин

крушение кораблей. У костров перед бездверными входами грелись люди. С опаской посматривали ему вслед.

Только Нолль решил, что сбился с пути, как впереди показался приземистый, но довольно приличный – по меркам Нижнего города – дом. Он стоял на отшибе, был побольше прочих и без щелей. Верно, местные не решались отщипывать от него доски. Была даже дверь, а сбоку от нее – и табличка: «Врачебная практика. Изготовление костылей. Починка телег. Ремонт часов и всяческих механизмов».

Изнутри послышались голоса. В одном из них Нолль признал скрипящий тенор Гойера Мойера. Второй, как ни странно, тоже казался скрипящим – но звучал чуть живее.

Нолль подкрался к двери и прислушался. Раздался треск заводимого механизма.

– Барахлить стало все чаще, – сказал Никто раздраженно. – Сделайте уже что-нибудь.

– А я вас предупреждала, – отвечала какая-то старуха. – Заводить нужно раз в день. И смотрите не перекручивайте, неизвестно еще, как эта штука себя поведет!

Послышался звон – будто стальным прутом постучали по чему-то полому.

– Что ты делаешь?! – вскрикнул Никто. – Не берись, если не знаешь. Слома-ма-ма…

Тихий скрежет. Снова удар.

– Неизвестная все ж технология, – объявила старуха. – Не двигайтесь, я цепочку приделаю, чтоб дергать было неприметнее. И удобнее.

Кхик-кхик-кхик. Все будто бы смолкло.

– А хотите еще костыль? За так дам.

– Помоги лучше подняться.

Послышался шорох, затем шаги – прямо за дверью. Нолль двинулся вдоль стены, спрятался за угол.

– Не перекручивайте, это вам ясно? – повторила старуха. – Мышцá не выдержит, помрете.

– До завтра, – сказал Гойер Мойер. – И как всегда – никому не говорите, что я приходил.

– Ясное дело!

Дверь отворилась.

Нолль смотрел, как Никто – один, повернувшись к нему спиной, – уходит в туман. Подволакивая ногу, чуть подергивая плечами, будто бы в судороге. Он кое-как застегнул наконец левой рукой свой потасканный – серый – китель.

Нолль держал палец на спусковом крючке, но никак не решался выстрелить Гойеру Мойеру в спину. Когда он совсем растворился в тумане, Иной опустил револьвер.

Что-то все же его остановило. Его рука не дрожала, сам он тоже был как будто спокоен. Но выстрелить почему-то не смог. «Выпадет еще случай, – успокоил себя Нолль. – А пока, пожалуй, будет не лишним выяснить планы “Детей Нижнего города”».

Он помнил о строгом запрете начальства на контакт с Гойером Мойером. И все же прогнал от себя эту мысль. Разве стоит упускать выпавшую ему возможность расследовать все изнутри? Он наконец убрал револьвер и, подкравшись к окну, заглянул внутрь.

Пожилая женщина собирала со стола окровавленные лоскуты, задумчиво покачивая головой. Позади нее, на низеньком табурете, выложенные на куске грязной ткани, лежали ржавые и погнутые хирургические инструменты. Неожиданно приличный набор. Щипцы, пинцеты, скальпели, иглы, крючки… Вдруг совсем кое-что странное: остро- и плоскогубцы, разбитая лупа, а еще – маленький шприц, наполовину заполненный чем-то черным. Не кровью, скорее маслом. Подобные, верно, используют для смазки часовых механизмов или приводных деталей моторных повозок.

Старуха вытерла руки об оборванный фартук и вдруг, будто бы заподозрив, что за ней наблюдают, посмотрела в окно. Нолль тут же сполз по стене и задумался.

8

К вечеру, как и сказали Ниххо и Бхамм, на улице стала собираться толпа. Сперва подходили по одному – молодые и старые, из тех, кто похрабрей; молча становились под окнами Треугольного дома. Некоторые с виду совсем немощные. Но, видно, в глазах у них было что-то такое, что заставляло возвращавшихся с работы усталых охотников и менял, толкавших груженные барахлом телеги, обходить молчаливое сборище стороной.

На одиночек поглядывали то с интересом, то с беспокойством, а то и вообще старались лишний раз не смотреть.

Постепенно к крыльцу стали подходить группами, семьями. Стекались уже со всех сторон: от многоэтажных кубов, с туманных пустошей. Пожилые мужчины и женщины. И совсем еще дети. Несколько малышей сидели на плечах у отцов.

Нолль еще постоял у окна в треугольной комнате, наблюдая за тем, как к крыльцу все уверенней прибывала толпа. Наконец он пошел по дощатым настилам вниз. На верхних ярусах было пусто: все революционеры Треугольного дома собрались внизу. Только великан Гобба ходил по настилам, останавливаясь на каждом пролете, привычным движением поддевал крючковатым прутом свисавшие с потолка цепи, подтягивал к себе и зажигал керосинки.

Гойер Мойер нервно шагал по помосту и отдавал распоряжения Сиву. Тот стоял рядом – теперь он тоже был в кителе – и быстро кивал.

– Только знай меру! Не переборщ-щи с поэтическим пылом.

– Не волнуйтесь, свою работу я знаю.

– Тут тебе не Средний город, – продолжал Никто раздраженно. – Из каждой семьи кто-то ушел в Нигиль. Чей-то брат, отец или сын.

Сив опустил взгляд.

– Я сделаю то, что нужно.

– Помни: люди уже готовы, только сами не знают об этом. Их нужно лишь подтолкнуть. Все остальное сделаем мы с Ганной.

Нолль встал с краю, у последнего ряда, и прислонился к стене. Перед ним на маленьком табурете сидел Люка. Мальчик испуганно обернулся и выдавил улыбку. Оглядевшись, Нолль увидел и Ганну герр-Страд. Она стояла в первых рядах и курила трубку.

– Когда пойдут фабрикантки, сделайте как я говорю, – сказал Гойер Мойер, обращаясь к ней. – Они послушают только вас.

– Вы не оставляете мне выбора, – ответила Ганна холодно. – Впрочем, вы должны понимать, что те, кто работает по четырнадцать часов ежедневно, а потом приходят домой, чтобы увидеть спящих детей, не слушают никого.

– Никого, кроме вас.

– Вы льстец, Гойер, – заметила Ганна безо всякого выражения. – Попомните мое слово: все мы поплатимся за вашу нетерпеливость.

– Приму это за одобрение, – сказал Гойер Мойер и ухмыльнулся.

Вдруг он замер, прислушиваясь. Из-за двери все отчетливее доносилось роптание толпы.

– В любом случае все уже решено, – сказал Никто как будто себе самому. – В это полнолуние ни один жрец, ни одна крыса, ни одна фабричная повозка не покинет Ни-ни-жнего города. И уже никогда не покинет.

Ганна вздохнула.

– Довольно, люди ждут. Помните: только без крови. – Она взглянула на Святошу. – Сиввин герр-Нодрак, ваш выход. Не подведите.

– Знаю, знаю…

Сив пригладил вьющиеся волосы и спрыгнул с помоста.

– Это вам не экзамен по ораторскому искусству, – добавила Ганна. – Оценок тоже не будет.

Сив рассмеялся, но тут же по его лицу пробежала какая-то тень.

– Бывает, я вспоминаю те беззаботные дни в Академии. Счастливое неведение…

– Тогда мы не видели правды и были другими, – согласилась Ганна, когда Сив уже подходил к дверям. – Вы были не самым безнадежным из моих студентов. Я в вас верю, Сиввин.

И она позволила себе улыбнуться.

9

Двери