Книга Этот русский рок-н-ролл - Александр Рыжков / Тарантино

зря». «Тычут» те, кто не уверен. Тем более, старшему. И дело даже не в воспитании... Тут либо недо*б наставников (хреново научили), либо просто дурак. Скорее второе. Взял и вывалил б*дюмо, словно яйца наружу.

Евгений Александрович вёл протокол «по-старинке» - наливной ручкой. Не спешил, определённо кайфуя.

«Parker монументален, а почерк... Почти. Завитушками частит. Каллиграф Каллиграфович, мать его».

- Число, месяц и год рождения? - бубнила казённая мантра следаковскими губами.

Напольные часы из прежних времён отщелкивали вечность, а перо скользило по бумаге размашисто, как конёк фигуристки, оставляя за собой протокольные буквы и цифры. «Залипнув» на пере, Индеец провалился в некое подобие транса. Это завораживало. Смотреть на «писаря» не хотелось. От Онегина в Евгении были разве что ухоженные ногти. Всё остальное не дотягивало: невнятные черты лица зализаны автозагаром, недешёвая одежда сидит как-то криво, да и вообще, дурная театраль разит провинциальным ТЮЗом.

- Вот здесь. С моих слов записано верно, мною прочитано, число и подпись, - следак развернул лист протокола и пододвинул к Индейцу.

«А Parker не дал... Жмот».

Индеец «подмахнул» казённую писанину с улыбкой Моны Лизы.

- Это смешно? - «Онегин» явно пересаливал лицом.

- Отнюдь.

Стереть улыбку не выходило, и арестант продолжил почти с издёвкой:

- Разрешите поинтересоваться, гражданин начальник, что с моей машиной?

- Она у специалистов.

***

«Упаковав» Индейца на мушкетовской заправке, «оливковые» заскочили в микроавтобус и захлопнули дверь. Все, кроме одного. Тот, довинтив крышку бензобака Волги, уселся за тонкий руль. В юности, ему доводилось водить советские машины. Учили. Следуя заветам отцов, «оливковый», выжимая сцепление, провалился левой ногой в пустоту.

Затем, схватившись рукой за рычаг КПП, окончательно «залип» системной ошибкой. Волга догнала бусик только за вторым кольцом.

Разобравшись что к чему, новоиспечённый волговод «отрывался по полной». С детским восторгом нажимая акселератор, скакал из ряда в ряд, перестраиваясь, словно безбашенный водитель спорткара. Машина не возражала. На генерала Антонова, рулевой мазды пытался было урезонить дерзкого «колхозника», но разглядев над улыбчивым лицом шофёра «музейной рухляди» скатанную в кольцо балаклаву, закрыл форточку.

«Выключив» Индейца первым уколом, группа захвата тормознула на заправке. И пока бензин заливал бак бусика, «оливковые», потягивая кофе из картонных стаканчиков над открытым капотом двадцатьчетверки, обсуждали что-то с жаром. Их суровые лица разгладились улыбками, когда стали «решать» с помощью спичек, кто поведет Волгу следующим.

По пути на север, за тонким рулём, пересидели все, не удержались. Последний дождался своей очереди уже за Каширой.

Машина свернула направо, не доехав совсем чуть-чуть до Большого Кольца и затерялась на северо-востоке области. Там, за многометровым каменным забором, её вновь разобрали до винтика рукастые люди в синих халатах. И пока Индеец «мариновался» в Лефортово, окончательно созрели и легли на московские столы рапорты о невероятной технической «начинке» удивительной машины.

После допроса, по расписанию случилась «гулочка», и конвойный, вместо того чтобы доставить арестанта в камеру, завёл его в прогулочный дворик. Фланируя от стены к стене и глядя на клетчатое небо, Индеец обдумывал произошедшее.

«Протокол ни о чём... Онегин... Чёрт! Смотреть надо было внимательнее... Камеры! Где были камеры... Кто-то большой и важный наблюдал за мной, как за зверьком. И всё! Иного смысла в этом фарсе не было!»

Он даже остановился и замер, перекатывая звонкие мысли в голове, когда стальная дверь скрипнула и выпустила во двор нескольких арестантов. «Развинчанные», словно обезьяны, эти «пассажиры» вели себя дерзко и понятий не соблюдали. Робы лефортовские, а повадки - бутырские. «Блудни на передержке. Дешёвые бакланы».

Индеец бросил взгляд по периметру стены и срисовал четыре камеры по углам дворика.

«Театралы х*ровы... Хотите катарсис? Будет!»

Двое молодых присели на «корты», натужно гогоча, остальные встали в круг и завели беседу, поглядывая на Индейца. Тот ухмылялся, не выпуская из виду «уставших щеглов».

«Понторезы. Тьфу!»

Привычка сидеть на «кортах» выдаёт в человеке бывалого сидельца. В прежние времена, такие люди годами топтали промзону и научились давать отдых ногам, даже если присесть некуда или запрещено.

Сейчас же, как правило, это не более, чем романтичный флёр. Что-то подобное есть у американцев. «Крутые» образы дополняют свободные штаны с приспущенной талией. Мол, привык и так, без ремня. Как в тюрьме.

Из круга арестантов вышла щекастая роба и, прилепив улыбочку, направилась на полусогнутых в сторону Индейца.

- Слышь, чухан, я тут прошлым разом чётки посеял. Не ты закрысил? - «щекастый» явно желал конфликта.

Медлить было нельзя.

- Ты ничего не попутал, дядя? - медленно, сдерживая логоневроз, процедили губы.

«Щекастый» приблизился вплотную и продолжил, смрадно выдыхая в лицо.

- Чухан и есть. Вы ж там все чуханы, шахтёры, б*ядь! Как вы за*бали с вашим Донба...

Хлёстко, словно часовая пружина, индейское тело впечатало лбом чуть повыше того места, которым говорил «щекастый». Тот сразу «потух» и завалился на спину, хрустнув затылком о бетон. Две алые струи зажурчали ручьями, запузырились в ноздрях и утекли за уши.

- Мусорской картуз ты посеял, гнида, а не чётки! - сказал Индеец и поднял глаза в сторону угловой камеры. - Получше никого не нашлось, кроме этого, с замахом положенца и манерами тузика?

Подоспевшая ночь наградила арестанта мраком ШИЗО. И снился ему сон. Тот самый, что всегда приходил перед чем-то важным. И не сон даже, скорее воспоминание. К началу декабря четырнадцатого года, Городу стало совсем тяжко. Словно весенний паводок подобралась гуманитарная катастрофа. Голод. Нет, в центре, по-прежнему, жизнь как-то текла. Даже работали некоторые рестораны. На окраинах же и в депрессивных посёлках агломерации всё было по - иному.

Молодые да продуманные свинтили оттуда давным - давно, смекнув, что ждать у моря погоды не стоит. Остались одинокие старики, да инвалиды. Они и в прежние, сытые времена-то никому не были нужны, а уж тогда... Отделения украинской почты стояли заброшенными, пенсию не разносили по домам. Кое - где ещё работали банкоматы. Но где банковские карты и где убогие люди... Дрожащие руки не могли поставить подпись в ведомости, полуслепые глаза едва различали цифры. Какие банковские карты?! В морги повезли первых покойников не с минно-взрывными травмами... Высушенные, изнуренные тела. Одну пожилую семейную пару обнаружили, спилив замок старого домика. Те, так и ушли, лежа в своей постельке, обнявшись и почернев.

Захар приказал воякам вскрывать продуктовые склады, а гуманитарщикам - наладить