Книга Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных - Люси Кук

липкости и вонючести. Длина дрозофилы составляет всего три миллиметра, поэтому проверка тысяч молодых особей на наличие щетинки или волосатых крыльев, должно быть, была колоссальной задачей даже для педанта, столь преданного делу.

Бейтман объединил результаты всех шестидесяти четырех экспериментов и представил их в виде двух основных графиков, которые отображали репродуктивную пригодность (то есть количество потомства) в зависимости от количества спариваний. Второй из этих двух графиков уже стал легендой, приведенной в миллионах учебников зоологии по всему миру. На нем всего две линии: одна для самца, которая резко по нарастающей устремлена ввысь и иллюстрирует, что большее количество спариваний равно большему количеству потомства, и другая для самки, которая поначалу поднимается совсем вяло, а потом выравнивается, демонстрируя, что самки ничего не выигрывают от спаривания с более чем одним самцом.

Широко известный график Бейтмана доказал, что среди конкурирующих самцов были как «жеребцы», так и «неудачники». Самки, с другой стороны, продемонстрировали незначительную разницу в своей репродуктивности. Результаты Бейтмана показали, что самый успешный самец дрозофилы произвел почти в три раза больше потомства, чем самая успешная самка. При этом среди самцов пятая часть, а среди самок 4 % не смогли произвести на свет потомство.

Изменчивость в репродуктивном успехе бросала мрачную тень на самку дрозофилы. Это подразумевало, что половой отбор сильнее действовал на самцов, чем на самок, от которых ожидалось размножение на полную катушку. Таким образом, помимо того, что самок снова назвали застенчивыми, они показались эволюционно неуместными, а их поведение недостойным научного изучения.

Несмотря на то, что Бейтман проверил теорию Дарвина только на дрозофилах, он был уверен, что его выводы могут быть применимы к таким гораздо более сложным организмам, как люди. Бейтман провозгласил, что дихотомия в половых ролях, а именно «неразборчивое рвение» у самцов и «разборчивая пассивность» у самок, является нормой во всем животном мире. «Можно ожидать, что даже у выведенных моногамных видов (например, у человека) это половое различие, как правило, сохраняется», – заключил Бейтман.

Фиксированные половые роли, по предположению Бейтмана, были подкреплены анизогамией. Репродуктивный успех самки ограничен количеством ее больших, энергетически дорогих яйцеклеток, в то время как для самцов неограниченный запас дешевой спермы означает, что их репродуктивная способность ограничивается только количеством самок, которых они могут завоевать.

* * *

Несмотря на положительный результат, эмпирический спасательный круг Бейтмана для гендерного разделения Дарвина первоначально постигла участь полового отбора: он был предан академическому забвению. Молодой ботаник вернулся к растениям и, вероятно, уже больше никогда не обращал на дрозофил внимания, разве что для того, чтобы прихлопнуть одну из них неподалеку от вазы с фруктами.

Однако еще не все было потеряно. Двадцать четыре года спустя гарвардский зоолог по имени Роберт Триверс назвал эксперимент Бейтмана главным доказательством теории, которая оказалась одной из самых влиятельных за всю историю биологических работ, цитируемой более одиннадцати тысяч раз.

Классическое эссе Триверса 1972 года «Родительский вклад и половой отбор» эксгумировало теорию полового отбора Дарвина вместе с доказательствами Бейтмана, отполировало это дело и превратило застенчивую самку и распутного самца в один из руководящих принципов эволюционной биологии. Триверс утверждал, что тот пол, который меньше вкладывает в потомство, будет конкурировать за спаривание с тем полом, который вкладывает в потомство больше. В основе этого неравенства, опять же, лежит анизогамия и предполагаемая необходимость самки защищать свои значительные инвестиции в яйцеклетки, в то время как самец тратит сперматозоиды без разбора.

Статья Триверса привела к рождению социобиологии (ныне также известной как поведенческая экология, новая область эволюционной биологии, которая сосредоточена на поведении животных) и частично легла в ее основу. Учебники с разделами вроде «Сопротивляющася самка и настойчивый самец» стали библией каждого студента-биолога наравне с графиком Бейтмана. Этот биологический закон был настолько распространен, что просочился из науки в популярную культуру, вызвав воспевание этой научной теории в самых необычных местах.

«Говорят, мужчина, в отличие от женщины, хочет сделать это со всем, что движется. Теперь поразительная новая наука социобиология объясняет нам почему», – кричал журнал Playboy в 1979 году в подробном очерке, переполненном злорадством. «Дарвин и двойные стандарты» обвинили феминисток в пренебрежении их биологическим наследием, заявив: «Недавняя научная теория предполагает, что между полами существуют врожденные различия, и то, что правильно для гусака, неправильно для гусыни». Громкое разоблачение завершилось разрешением читателям журнала заниматься сексом направо и налево под эгидой науки: «Если вас поймают на шалостях, не говорите, что вас попутал бес. Отвечайте, что бес живет у вас в ДНК».

Настроения, воспетые журналом Playboy, продолжают преследовать эволюционную психологию, которая стремится найти объяснения человеческого поведения с точки зрения эволюции. Ученые от Альфреда Кинси до Дэвида М. Бусса (автора книги «Эволюция желания») сосредоточили внимание на мужской распущенности исходя из базового предположения, что это поведение напоминает стратегии спаривания в животном мире, предписанные анизогамией. Некоторые даже оправдывают худшие мужские проявления – изнасилование, супружескую неверность и домашнее насилие тем, что это адаптивные черты, которые развились из-за того, что мужчины рождаются неразборчивыми в связях, в то время как женщины сексуально неподатливы.

Проблема с этим универсальным законом в том, что он не универсально верен. Просто спросите у львицы. Первые трещины в парадигме Бейтмана появились еще до того, как Триверс воскресил из мертвых статью ботаника о дрозофилах, но мало кто хотел их признавать. Интеллектуальный вес имени Дарвина, подкрепленный парадигмой Бейтмана и восходящей звездой Триверса, побудил большинство зоологов отворачиваться, когда они сталкивались с неразборчивыми в связях самками. Чтобы установить истину, потребовалась куча птиц, диких и домашних, а также набор инструментов для расследования преступлений.

Воздадим хвалу неверным птицам

Красноплечий трупиал (Agelaius phoeniceus) представляет угрозу для североамериканских фермеров. Каждую весну эти ониксовые блестящие певчие птицы с причудливыми ало-золотыми эполетами в большом количестве прилетают на пшеничный пояс Америки и проклевывают себе путь через зерновые культуры страны. В 1960-х годах реакция фермеров не заставила себя долго ждать: они перестреляли столько птиц, сколько смогли. Это простое решение для борьбы с певчими птицами не очень понравилось Федеральному правительственному агентству по охране дикой природы. Поэтому в начале 1970-х годов ученые Службы охраны рыбных ресурсов и дикой природы США решили опробовать хитрую альтернативу, на которую их вдохновило зоологическое знание половой жизни красноплечего трупиала.

Самцы этого вида полигамны. Каждый самец защищает территорию, достаточно большую, чтобы содержать гарем из восьми самок. Поэтому ученые при правительстве США предположили, что более гуманным, хотя и несколько нетрадиционным решением вместо ежегодного весеннего забоя было бы проведение вазэктомии самцов, поскольку красноплечий трупиал, стреляющий холостыми патронами, не