Книга На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин

темнолистых, густо усыпанных красными бутонами, кое-где уже раскрывшимися, и сели в тени на жесткий дерн. Отсюда были видны лишь бесчисленные черепичные крыши города, спускавшиеся уступами гигантской лестницы к морю. Бухта, широко раскинувшаяся внизу, под весенней золотой дымкой казалась серовато-голубой; она уходила к самому горизонту и терялась в золотой дали. Даже намека на линию горизонта не было на застывшей глади, никакой границы между небом и водой. Они сидели и глядели на это безграничное голубое пространство. Сознание Аррена прояснилось, наполняясь чувством восхищения праздничным великолепием мира.

Они встали, чтобы напиться из протекавшего неподалеку ручья — он брал начало из источника в княжеском саду на холме позади них и бежал, ясный и чистый, среди бурых камней. Аррен утолил жажду холодной свежей водой, затем погрузил в ручей всю голову. А поднявшись с колен, он громко продекламировал строки из «Деяний Морреда»:

Восхваляют Фонтан Шелиэта,

что звенит серебряной арфой,

но ручей этот, жажду мою утоливший,

я навеки благословляю!

Ястреб глянул на него и рассмеялся, и Аррен присоединился к нему. Потом он затряс головой, как пес после купания, во все стороны разбрызгивая мелкие капельки, сверкавшие в последних золотых лучах.

Покинув рощицу, они снова направились вниз, на улицы, и пока ужинали в харчевне, где кормили одними жирными пирогами с рыбой, на город опустилась тяжелая ночь. На узких улицах быстро стемнело.

— Нам лучше уйти отсюда, мальчик, — сказал Ястреб, и Аррен быстро отозвался.

— К лодке?

Но он уже заранее знал, что пойдут они не к лодке, а к тому дому над рекой, в пустую, пропыленную, ужасную комнату.

Заяц уже поджидал их у входа в дом.

Он даже зажег масляную лампу, чтобы осветить им путь вверх по лестнице. Крохотный огонек трепетал — видно, рука, державшая лампу, подрагивала, и по стенам метались огромные черные тени.

Он раздобыл еще один мешок с соломой, чтобы его посетителям было на что сесть, но Аррен занял свое прежнее место на голом полу возле двери. Дверь открывалась наружу, и чтобы охранять ее, юноше стоило бы стоять в коридоре: но в кромешной тьме прихожей Аррен не отважился бы остаться надолго, к тому же ему нельзя было спускать глаз с Зайца. Он знал, что все внимание Ястреба, а может быть, и его силы будут поглощены тем, что скажет — или покажет — Заяц; значит, ему, Аррену, надлежало следить, как бы тот не причинил вреда магу какой-либо хитростью или обманом.

Сейчас Заяц держался спокойнее и меньше дрожал; он даже умыл лицо, почистил рот и зубы, а говорил почти нормально и здраво, по крайней мере, поначалу, хотя было заметно, как он с трудом сдерживает возбуждение. Глаза его при свете лампы казались темными, как глаза какого-то животного: белков совсем не было видно. Он начал совершенно серьезно спорить с Ястребом, убеждая его поесть хазии.

— Я хочу взять тебя, — говорил он, — взять с собой. Тогда мы сможем пойти по одной и той же дороге. Вскоре я уйду — независимо от того, будешь ты готов или нет. Ты должен принять хазии, чтобы следовать за мной.

— Думаю, что смогу последовать за тобой и без этого.

— Туда, куда я пойду — нет. Это… это не имеет никакого отношения к наведению чар. — Он, похоже, вообще был неспособен даже выговорить слова «волшебник» или «волшебство». — Я знаю, что ты можешь дойти до того места… ну, знаешь сам… до стены. Но это не там. Это совсем другая дорога.

— Если ты сможешь пройти по ней, я смогу пройти за тобою.

Заяц отрицательно замотал головой. Его красивое, истощенное лицо вспыхнуло румянцем; он часто поглядывал мельком на Аррена, как бы обращая и к нему свои уговоры, хотя говорил только с Ястребом.

— Ну, посуди сам. Существует два рода людей, не так ли? Такие как мы — и все остальные. Мы, драконы, — и все другие. Людишки без всякой силы, которые живут только вполовину. Они не в счет. Они не знают, что не живут, а только спят и видят сны. Они боятся темноты. Но другие, властители людей, они не боятся отправиться в страну мрака. Те, у кого есть сила.

— Мы не боимся страны мрака, поскольку знаем имена вещей.

— Но там имена не имеют никакого значения — это главное, в этом суть. Это совсем не то, о чем ты думаешь. Там неважно, что ты делаешь, что знаешь, чего тебе надо. Заклинания бесполезны. Чтобы попасть туда, надо все забыть. А для этого нужна хазия — ты забудешь все имена, все вещи потеряют форму, и ты войдешь туда, где все реальнее, чем жизнь. И я войду туда — очень скоро войду. И если ты хочешь найти дорогу — сделай то, что я прошу. Я скажу тебе, что он говорил. Ты должен из повелителя людей стать господином жизни. Ты хочешь узнать тайну? Я могу сказать тебе ее имя, но что такое имя? Имя — это не реальность, не то, что существует по-настоящему, всегда. Драконы не могут попасть туда. Драконы умирают. Они все умрут. Сегодня ночью я узнаю столько, что тебе никогда не понять меня. И никогда за мной не угнаться. А если сделаешь, как я говорю… там, где я собьюсь с дороги, ты сможешь вести меня. Помнишь, в чем состоит тайна? Так запомни. Смерти — нет. Нет! Не будет ни потной постели, ни сгнившего гроба — не будет никогда. Просто кровь высохнет, как пересыхает река — и все, и больше ничего. Никакого страха. И никакой смерти. Все уйдет — и имена, и слова, и страх. Покажи мне, где я могу сгинуть, господин мой, покажи…

Так он продолжал, не смолкая, как в экстазе, давясь словами, похожими на речитатив заклинаний, но это было не заклинание, а набор слов без связи и без смысла. Аррен слушал и слушал, изо всех сил стараясь понять. Если б только он мог понять! Ястреб мог бы понять, если б сделал то, что просил сделать Заяц, — принял хазию, всего один раз, чтобы выяснить, о чем он говорит, узнать тайну, которую он не хотел или не мог открыть. Не за этим ли они явились сюда? Но потом Аррену приходила в голову мысль (когда он переводил взгляд с охваченного экстазом лица Зайца