Книга Катафалк дальнего следования - Николай Иванович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Представляешь? Устроил драку в церкви! Вот москвичи, совсем совести нет. Проклянет его отец Тихон и прямиком отправится в ад!
Гуров чуть не расхохотался, слухи о нем добрались до больницы медицинского учреждения быстрее, чем его ноги. На смешок из-за двери показался одетый в застиранный белый халат главный и единственный врач поселка Туманный. Во взгляде за очками мелькнуло удивление, но Яков Никанорович, если и были у него вопросы к окровавленному оперативнику, свое любопытство сдержал. Лишь профессионально с нажимом ощупал ухо:
– Проходите в кабинет к окну. На свету проведу осмотр. Зашивать придется точно, анестезии нет, так что приготовьтесь немного пострадать.
– А у вас в поселке любят страдать, как я заметил, – не удержался от раздраженного замечания Лев Иванович, но доктор проигнорировал его слова.
Старичок внимательно осматривал ухо, при этом аккуратно промывая перекисью водорода залитые кровью щеку и шею.
– Рана поверхностная, хоть и площадь большая. Вам не только ухо рассекли, еще по касательной и часть кожи срезали на скуле. Ухо зашью сейчас, срез на скуле обработаю и закрою пластырем. Тянуть будет сильно, но зашивать не стоит, края раны далеко, совместить не получится.
И Горев принялся за работу, напевая что-то под нос. Гремели инструменты, кожу то обжигало средство для обработки ран, то холодила сталь инструментов. Гуров дергался от боли, но терпел, врач деликатными движениями сшил разрубленную ушную раковину и перешел к скуле. Они оба молчали, никак не решаясь начать разговор о том, что произошло. Лев Иванович раздумывал над тем, можно ли доверять старому доктору? Он ведь может только изображать противника существующего порядка в поселке, а при этом быть таким же соглядатаем, как и все. Следить, докладывать, разносить слухи, тайно ненавидеть как своих, так и приезжих, лишь на кухне у себя, когда никто не слышит, жаловаться на местную администрацию и владелицу завода. Но врач и сам нарушил длинную паузу:
– Лев Иванович, вы бы лучше уезжали из нашего поселка. Ни к чему вам в этой грязи возиться, изменить здесь уже ничего невозможно. А себе проблем вы уже с избытком нашли. – Старик кивнул на раны на голове оперативника.
– И вы туда же… – Гурову стало досадно от того, что даже старенький врач, который так понравился ему своей открытостью, хочет поскорее избавиться от него.
– Не так вы понимаете. Я бы только был рад, если вы наше болотце перевернете и вытряхнете всю гниль, что скопилась в нем за долгие годы существования. Только уж простите, не верю. Завод со святой водой приносит огромные деньги, вы же видели фуры, что днем и ночью везут груз по всей России. Здесь свои законы работают и своя власть. За деньги можно купить многое, в том числе и молчание любого человека в Туманном.
– И ваше?
– Мне деньги не нужны уже, семья кончилась, а умирать я хочу с чистой совестью, а не большим счетом в банке. Но у других есть ради кого молчать, скрывать все, что здесь происходит. Вы для них сейчас как красная тряпка для быка, влезли пускай в нищую, но стабильную жизнь. Взрыв на железке, труп в вагоне, еще один труп в лесу рядом с вокзалом. Я понимаю, что вы к этому делу имеете отношение лишь как сотрудник МВД и больше чем кто-либо хотите найти убийцу. Но для местных вы источник страха.
– И что здесь происходит, скажите мне. Раз вы ничего не боитесь, объясните, почему на меня напали, пытались убить? За что меня так возненавидели?
– Страх! Я уже рассказывал вам. Завод приносит огромные деньги, а чудодейственная сила воды построена на обмане, на обычной болезни нашего священника. Я не знаю подробностей, как все происходит, как делают розовой воду из источника, выдавая ее за освященную кровавыми слезами. Но точно знаю, что владелица завода и священник боятся лишиться своего дохода, раскрыть свою тайну из-за того, что московский чужак в поселке задает неудобные вопросы, заходит, куда не положено заходить без приглашения. И местных они настраивают против вас. Это, – врач кивнул на свежие швы на лице полковника, – может быть только началом еще больших неприятностей.
– Вы сможете повторить свои слова на протокол, официально?
– Да… – Горев тяжело вздохнул. – Я мечтал все это время рассказать о тайне официально, уничтожить завод, священника, его хозяйку. Развалить их слаженный бизнес. Моя дочь… она… попала в аварию… Вернее… – Старик, прежде чем начать свой горький рассказ, говорил так, будто решался прыгнуть в ледяную воду.
Один из грузовиков, что возят живую воду, сбил мою жену и дочь на дороге, когда они шли в церковь. Жена была верующей, без фанатизма, но церковь посещала. В тот день была Пасха, и они шли на утреннюю службу, чтобы освятить яйца и кулич. Жена отлетела к обочине, а дочь угодила под машину. Она еще жила потом два дня, находясь в коме. Все два дня жена омывала ее этой чертовой водой, пыталась напоить, залить ей воду в рот пипеткой. Мне приходилось оттаскивать ее, давать снотворное, чтобы она не залила моей девочке легкие. Но моя жена сошла с ума, она больше не верила в меня, в медицину, в науку. Она ждала чуда, ждала помощи бога. Пила воду сама, мыла ею пол в реанимационной палате, ежедневно приводила священника читать молитву и окроплять чудодейственной водой двери палаты. И он приходил, молился, тряс своей кистью у меня на глазах. Зная, что я в курсе его болезни. Он врал моей супруге в глаза, обещал ей чудо и при этом понимал – я знаю о том, что нет никакого чуда, нет никакой надежды на спасение!
После того как моя дочь умерла, владелица завода сделала пешеходный переход через шоссе к воротам церкви… Жена жива до сих пор, только она в психиатрической районной больнице. Каждый месяц она просит меня привезти ей священную воду. И я привожу. Тридцать бутылок, по одной на день. Она пьет только эту воду. Пьет, молится, ждет и верит, что вода сделает чудо – вернет ей нашу дочь, воскресит, как Христа. А я не верю… Не верю больше в чудо, в прощение. Не верю людям, не верю в справедливость и торжество закона. Единственное, во что я верю, в то, что встречусь с моей доченькой после смерти. И жду ее, жду свою смерть с радостью и нетерпением. Здесь, на земле, мне нечего бояться. Что охрана Семеновой убьет меня за то, что я рассказал ее секрет? Я поблагодарю их, они ускорят такой желанный конец моей жизни. Если можно помочь жителям поселка, освободить их из этого негласного рабства, то я готов все повторить официально. Если кто-то кроме вас захочет меня слушать. Повторю, мне нечего терять, я ничего не боюсь и готов выступить в суде, чтобы мошенники, торгующие надеждой и верой в чудо, были наказаны. Но простите, Лев Иванович, я не верю, что это произойдет. Слишком сильна власть денег, и она сильнее закона. Государственного и человеческого. По крайней мере в нашем поселке. Поэтому и предлагаю вам уехать, а не мараться в местной грязи. Она липкая, проникает прямиком в душу.
Гуров молча смотрел на старика. Сгорбленный, поникший под тяжестью своего горя, тот застыл за столом, будто утонув в тяжелых мыслях и воспоминаниях. Льву Ивановичу больше не хотелось мести жителям Туманного, ярость утихала, осталась лишь жалость к сельчанам, которые живут в невидимой тюрьме. В месте, где царит беззаконие, процветает ложь и алчность, и против них нет равной силы.
– Что, вам уже рассказали о моем визите к священнику?
– Мне ничего, местные знают, что я не любопытен. – Старик фыркнул в желтые от табака усы. – Случайно услышал, как санитарка болтала по телефону. Вы ворвались в храм божий, избили священника, его сына, и только вмешательство Маргариты спасло его семью от смерти.
– Маргарита – это такая высокая женщина, в длинной шубе? Острые черты лица, пышная прическа. Кто она, местная власть? Она – владелица завода?
– О, так вы совсем ничего не знаете. Я думал, московские опера порасторопнее наших увальней.
Врач подошел к шкафу и снова
