Книга Сын врага отца - Маша Брежнева

и лампочки, украшающие большие улицы и проспекты. Мой первый раз на байке оказался таким крутым, что хочется даже за руль сесть! Но знаю, мне такое не светит совершенно, так что побуду счастливым пассажиром.

Наконец, Тим сбрасывает скорость, сворачивая в наш переулок. Тормозит не у моего дома, а за пару домов до него. Сомневаюсь, что близнецы сидят у окна и караулят, но не удивлюсь, так что остановиться чуть в стороне — идеальное решение.

Спрыгиваю с байка, отдаю Тимофею шлем и натягиваю свитер поверх блузки. Если зайду домой легко одетой, получу еще и от маман, а я не готова к такому морально.

— Мы успеем увидеться до выходных? — с надеждой спрашивает Тим.

— У тебя всегда есть вариант приехать к моей школе, — специально не говорю ничего конкретного.

— Мила…

— Что? Я тебя предупреждала, что со мной не будет легко.

Вздохнув и закатив глаза, Шумский ловко спрыгивает с любимого железного коня, согнутой рукой прижимает оба шлема к груди, а другой рукой, свободной, быстро обнимает меня и коротко целует. Почти так, как в первый раз.

— Ты не скажешь «нет», я уверен, — улыбается он напоследок и уезжает.

А я, впервые за этот вечер взглянув на часы и поражаясь самой себе, скорее бегу домой.

Однако допроса не случается. Я говорю, что задержалась у репетитора, потом прогулялась немного, а в итоге долго добиралась домой. И мне даже верят. Все, кроме двух маленьких засранцев, которые хитро улыбаются, подозревая меня в откровенном вранье. Однако молчат. Надолго ли их хватит, не знаю.

***

— А где Заболоцкая? — Карен удивляет меня вопросом с утра пораньше.

Этим он резко сбивает мой прекрасный романтичный настрой, в котором я тусуюсь еще со вчерашнего вечера после свидания с Шумским. Об этой встрече пока не знает ни одна живая душа, включая даже Рину. Братья что-то чувствуют, но явно не видели нас с Тимом вместе, а то уже прибежали бы ко мне и орали, что будут хранить молчание только если я выполню десять их просьб разной степени наглости. Раз пока что-то обдумывают, значит, ни в чем не уверены, и мне это только на руку.

Я буду молчать, и даже Мхитаряну не расскажу. Тем более, вот, он интересуется моей подругой, а не мной.

— Умудрилась заболеть в первые же дни в школе, насморк, кашель, отлежится дома пару дней, — отвечаю ему, пересказывая содержание утреннего звонка Арины.

— Понятно, бывает, — и снова этот будничный тон.

— Если переживаешь, можешь написать ей и выразить слова поддержки.

— Я похож на бессмертного? — он искренне удивляется моему предложению.

— С чего бы?

— Ты прекрасно знаешь, как твоя подруга относится ко мне. Мы оба это прекрасно знаем. Тогда зачем я должен рисковать?

— Слушай, на прошлой неделе она даже один раз спрашивала про тебя.

Мхитарян ладонями растирает свои традиционно не слишком выбритые щеки, пытаясь окончательно проснуться, вальяжно выписывает круг головой, разминая шею, и только после этой паузы на импровизированную зарядку отвечает.

— Это когда она сказала, что я странный какой-то?

— Она задала вопрос о тебе, это уже достижение!

— Я переживу без таких достижений. И вообще, забудь, что я про нее спрашивал, я просто так, к слову, не бери в голову.

Ага, хорошо сказано «не бери в голову», а я теперь только об этом и буду думать вообще-то! Да оба они какие-то странные. Мои лучшие школьные друзья обычно делают вид, что не знают друг друга. Они даже и не ругались никогда, поэтому истинная причина таких странных взаимоотношений для меня — тайна, покрытая мраком. У Мхитаряна я даже спрашивать не пыталась, а у Рины пробовала. Знаете, что она сказала? Не нравится он ей. Вот как можно говорить, что тебе не нравится человек, если ты знаком лучше всего с его спиной, потому что на уроках ежедневно видишь ее перед собой? Мне кажется, они в принципе друг другу за все десять лет школьной жизни слов десять от силы сказали, а такой лютый холод в помещении, когда они смотрят глаза в глаза. Словно сейчас все замерзнет на фиг! Мне этого не понять, и я обычно стараюсь не лезть в происходящее, но за эти несколько первых учебных дней они уже оба по разу умудрились меня удивить.

— Карен, можешь мне объяснить, почему тебе не нравится Заболоцкая? — обнаглев, я решаю, что попытка — не пытка. Максимум, что он может сделать — это посмотреть на меня так, что я дурой себя почувствую. Но чувствовать себя дурой благодаря всем моим родственникам, особенно младшим, у меня получается весьма хорошо. Так что не пугает.

— А кто сказал, что она мне не нравится? — преспокойно произносит Карен.

— В смысле?

Я ожидала любого ответа, но только не такого.

— Ну кто-то тебе говорил, что она мне не нравится? Может, это нотариально заверенный документ, где так написано?

Зануду какого-то включил, но меня так не испугаешь.

— Никто мне не говорил, но если мыслить логически…

— У девушек проблемы с логикой, — машет в мою сторону и отворачивается, зевая.

— Подожди, — я трясу его за рукав свитера и заставляю развернуться снова на меня. — Хорошо, нет такого, что она тебе не нравится. Тогда почему вы вообще не общаетесь и даже вместе со мной пересекаться никак не хотите?

— Потому что я не нравлюсь ей, а я очень хорошо чувствую, когда не нравлюсь девушке. Вот ты, рыж, меня обожаешь, — он щелкает меня по носу. — А она раздражается от одного моего вида. Я не могу испытывать радости от этой мысли, поэтому стараюсь делать вид, что мне все равно.

Хмм… Он сказал «делать вид»? То есть на самом деле ему не все равно? Таааак, Мхитарян, у тебя большие проблемы!

— Послушай, Каренчик…

— Физичка пришла. Угомонись,