Книга И отрет Бог всякую слезу - Николай Петрович Гаврилов

немцам возиться с пленными в первые дни войны.

Генералы руки поднимали, — ни то, что какой-то никому не известный лейтенант, и гражданский парнишка в светлой рубашке.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

X

Приказ Ставки Верховного Главнокомандования СССР № 270 от 19-го августа сорок первого года, под названием «ни шагу назад», был издан с одной целью, — ужесточить дисциплину в войсках. Откатывающуюся на восток армию надо было остановить любой ценой. Приказ № 270 давал право расстреливать растерявшихся и струсивших солдат и командиров на месте, а сдавшихся в плен объявлял изменниками Роднины.

Какой-то особенной, переломной роли в войне этот приказ не сыграл. Армия, как отступала, так и продолжала отступать. А вот для тех, кто уже оказался в плену, приказ № 270 явился страшной трагедией. Отныне пленные считались изгоями для своего народа, их семьи лишались права получать продовольственные карточки, их жен увольняли с работы, их детей исключали из школы, если они не отрекались от своих отцов. Минутная растерянность стала для пленных точкой невозврата. Родина от них отказалась. Но осознание этого пришло позднее.

Для Саши и лейтенанта Андрея Звягинцева плен начался с бревенчатого сарая, стоящего за клубом в деревне, названия которой они не знали.

Их впихнули за низенькую дверь, закрыли за ними навесной замок, и они еще долго стояли возле входа, постепенно привыкая к полумраку.

Слабый серый свет проникал сквозь дыры амбарной крыши, вырисовывая из темноты потолочные балки и кучи слежавшегося сена. В сарае уже находилось с десяток пленных. Сразу возле дверей на охапке соломы неподвижно лежал голый по пояс молодой солдат. Солдат коротко и часто дышал, прижимая руку к животу. На первый взгляд его рука показалась Саше грязной до черноты. Лишь шагнув поближе, он понял, что рука и весь его живот густо измазаны разводами загустевшей крови.

— Не жилец, — отвечая на взгляд Саши, сказал кто-то в другом конце сарая.

Глаза постепенно стали различать белеющие в полумраке лица. Среди солдат здесь находились двое гражданских и три офицера. Один из них, капитан, танкист, в рваном и прожженном комбинезоне, даже не повернулся в сторону вошедших. Он сидел как бы отдельно от остальных, его веки были прикрыты, грязное, заросшее щетиной лицо выглядело отрешенным. Кадровый командир Красной Армии, сейчас он отстраненно пересматривал свою прошлую жизнь, пытаясь найти в ней ответ на вопрос, почему он вдруг оказался трусом и дешевкой, почему он положил всех своих людей, а сам не застрелился, когда у него была такая возможность.

Не торопясь, без ненужного самооправдания и лжи, капитан спокойно подводил итог всей своей жизни, смотря на себя глазами своих мертвых бойцов. В голове вертелись услышанные когда-то слова из Библии: «Взвешен, измерен и найден очень легким». Вспоминая их, капитан грустно улыбался, словно они были написаны три тысячи лет назад специально для него. До самого вечера он не сказал ни слова.

— Проходите. Что встали столбами? — обратился к вошедшим лежащий в углу политрук. Он тоже был ранен; на груди под расстегнутой гимнастеркой виднелась повязка из грязных бинтов с расплывшимся засохшим пятном. Голос у политрука был хриплым, злым, и глаза под стать голосу, — черные, злые, ничего не прощающие.

— Лейтенант Андрей Звягинцев. Получил назначение в часть под Борисов… — смотря прямо в эти глаза, спохватился серый от бледности лейтенант. Низкий потолок помешал вытянуться ему по стойке «смирно».

— Да вы присаживайтесь, товарищ лейтенант, — зашевелился кто-то из рядовых. — Места ведь хватает.

Места действительно хватало. Сарай оказался длинным, в просеянном свете с трудом различалась противоположная стена, заваленная прелым сеном. Странно, но люди, находящиеся в сарае, старались расположиться как можно дальше друг от друга. Исключение составляли два бойца и младший лейтенант-пехотинец. Они лежали на соломе рядом. Младший лейтенант походил на Звягинцева, — тот же возраст, такой же тонкий, худой, загоревший на солнце. Но разница заключалась в том, что Звягинцев в бою не был, а этот лейтенант был, отступая со своими солдатами от самой границы. Пять дней непрерывных боев и поражений сделали его на десять лет старше и на сто лет опытнее. Все трое, с одинаковыми лицами, с въевшейся в кожу лесной грязью, с глазами, видевшими смерть почти всех своих товарищей, смотрелись здесь одним целым, накрепко связанные свежестью общего пережитого.

Саша и Андрей сели по раздельности, словно стыдились друг друга.

Пленные появились в сарае в разное время. Кто-то, как политрук, находился здесь со вчерашнего дня, кто-то появился всего за час до Саши и Андрея. В самом конце бревенчатой постройки, за балками сгнивших перекрытий, на корточках сидел гражданский парень лет двадцати трех в пиджаке и цветастой рубашке с отложенным на лацканы воротом. Лицо парня прикрывала надвинутая на лоб кепка. На щеке алела свежая царапина. Парня привели совсем недавно, но не в пример остальным он держался как-то свободно, как будто давно привык и к войне, и к плену.

— Эй, новенькие. Курить есть? — спросил он.

Рассевшиеся по разным углам Саша и Звягинцев одновременно отрицательно покачали головами.

— Твою мать… — разочаровано и в то же время насмешливо протянул парень. — Одних некурящих немцы ловят. Надо Гитлеру пожаловаться при встрече ….

Парень явно имел лагерное прошлое. Саша не раз видел таких на Сторожовке. Взгляд прищуренный, лисий, липкий. Мазнет глазами, и такое ощущение, что взгляд повис в воздухе. На пальцах синие наколки перстней. Знающие люди понимали, что его показная бравада лишь маска, приобретенная опытом выживания в подобной обстановке. Он демонстративно поднялся, отряхнул пиджак от налипшей соломы и вразвалочку направился к двери.

— Курить давайте, фашисты. Жрать давайте… — закричал он, с размаху пиная ногой дверь.

— Не буди лихо, — попытался остановить его сидящий неподалеку пожилой старшина из запасников. Но парень лишь насмешливо оскалился:

— Не ссы, дядя. Все равно тебя к вечеру расстреляют.

— Почему только меня? — удивился старшина.

Лежащий в углу политрук хрипло засмеялся.

Тем временем раненый в живот боец возле входа умирал. Это было понятно каждому. Его лицо приобрело синевато-белый оттенок, дыхание изменилось, замедлилось, стиснутые зубы с трудом пропускали сквозь себя струю воздуха. В грудной клетке что-то хрипело. Глаза оставались открытыми, но он ничего не видел. Маленькое пулевое отверстие с припухшими побелевшими краями в левой стороне живота постепенно уводило его все дальше в мир теней. Серенький свет из щели над дверью полоской освещал заострившееся лицо.

— Его зовут Сергей. Адрес: город Брянск, улица Первомайская 4-е, — негромко произнес сидевший возле него высокий темноволосый мужчина лет сорока, одетый в льняную сорочку, всю испачканную кровью.

— Откуда знаешь? —