Книга Танцующий с тенью - Федерико Андахази

В конце концов девушки решают расставить точки над i. Они угрожающе смыкаются вокруг тоненькой Ивонны, и самая опытная проститутка начинает ее обличать в ритме милонги:

Ты француженка, так что ж,

почестей особых хочешь?

Только ничего не выйдет;

я не знаю, что такого

эти дурни в тебе видят,

что за зелье ты даешь,

чем им голову морочишь,

но последнее готовы

выгрести из кошелька,

не в себе они, пока

по-французски ты лопочешь.

Круг смыкается все теснее, слово берет женщина с бюстом устрашающих размеров; она поет вызывающим тоном:

Что они в тебе находят? —

ведь в тебе грудинки меньше,

чем в похлебке овощной,

не похожа ты на женщин,

как Иисус – моща мощой.

Жалко им тебя, видать, —

или, может, их заводит

вид худющий, непривычный

Магдалины рахитичной —

как бедняжке не подать?

Теперь дорогу себе расчищает третья исполнительница – приземистая пышнотелая дама заводит свою строфу, недобро усмехнувшись:

Чем ты их приворожила? —

расскажи мне свой секрет,

спичка с красною головкой,

кости, кожа, ямки, жилы,

тела нет – один скелет;

чем ты можешь быть полезна? —

разве что мерсикать ловко,

петь на ушко «Марсельезу».

Однако Ивонна совсем не напугана; вот она стоит возле стойки бара, вскинув голову, и, пользуясь преимуществом в росте, свысока изучает телеса своей соперницы и поет в ответ:

Ты присядь, а то устанешь:

при твоем телосложенье

лишние вредны движенья,

но не унывай и ты,

просто верь в свое призванье:

любишь лавры и цветы —

может быть, ты тоже станешь

королевой красоты

в деревенском балагане.

В ответ, видя, что запугать Ивонну не получается, проститутки объединяются в

Нет ужаснее позора

в нашем древнем ремесле,

чем клиентов целовать,

с ними нежно ворковать —

это все для сутенера;

а француженка скупая

ищет выгоды везде,

поцелуи рассыпая,

хочет чувством торговать.

Ивонна, стоя в центре круга, делает полный оборот, она смотрит на всех и на каждую в отдельности. В конце концов взгляд Ивонны останавливается на самой опытной; девушка по-театральному звонко смеется и бросает предводительнице в лицо:

Как сказал Сармьенто[44]: «Да!»,

воспарили вы над миром:

королева не целует —

сразу кто-нибудь почует

запах рыбы с козьим сыром,

годы тяжкого труда

оставляют стойкий запах.

Что ты можешь мне сказать,

если побывала в лапах

ты у целого у войска?

Принимала эту рать —

и героя-полководца,

и солдат, и жеребцов

в лагере своих трусов.

В конце концов, когда песнями ограничиваться уже никто не собирается (самые ретивые девицы уже готовы пустить в дело ножи, которые спрятаны у них под юбками, прижатые к телу подвязками), в зале появляется Андре Сеген, и коллеги скрепя сердце вынуждены оставить Ивонну в покое.

Упреки девушек имели под собой основание: рано или поздно все клиенты Ивонны в нее влюблялись. Внезапно преисполнившись лучших чувств, мужчины пытались убедить ее оставить эту жизнь – словно дело происходило в часовне, а не в ночном шалмане, и сами они – монахи-францисканцы, а не завсегдатаи публичных домов и кабаре. Все как один клялись Ивонне, что готовы бросить своих благоверных и убежать вместе с ней. Ивонна продавала не секс, а иллюзию любви. Каждую ночь возле стойки в «Рояль-Пигаль» ее появления ожидает длинный ряд разбитых сердец. И каждый из их обладателей считает себя единственным, именно ему предназначен жар ее губ, а остальные – это просто жалкие ограниченные люди, отдающие деньги за наслаждение плоти. И вот мужчины ждут, беспрерывно поглощая шампанское и поверяя свои печали песне:

Опершись об эту стойку,

о тебе одной мечтаю;

сквозь бокал очередной —

сколько их, уж не считаю, —

вижу шумную попойку,

только я теперь иной,

не куражусь, как бывало,

жду касанья твоих губ —

ты моими их назвала.

Старый греховодник, сидящий на соседнем табурете, с презрением оглядывает прочих завсегдатаев барной стойки и запевает свою строфу:

Старый, мудрый, я-то знаю:

от меня ты без ума,

недоумков этих стае,

что за стойкой угнездилась,

невдомек, что ты сама

мне давно во всем открылась:

на моих устах созрели

поцелуи этих губ

из далекого апреля.

Следующий в ряду, молодой человек с замашками денди, напевает сквозь зубы, закуривая легкую сигаретку:

Лучше занялись бы делом —

старики сейчас в цене,

даже пресвятой Антоний

не поможет престарелым.

Снять повязку с глаз достойней,

чем топить себя в вине:

кони вы в забытом стойле,

ведь Ивонна только мне

поцелуй свой подарила,

ну а вас уж заждались

то ль психушка, то ль могила.

И когда наконец Ивонна появляется в кабаре, она равнодушно проходит вдоль стойки, а все поют в такт ее шагам:

Все, что нажил здесь, – оставлю,

чемоданы уложу,

чтоб с тобой в бега пуститься.

Я ничем не дорожу,

и с семьей не жаль проститься.

Если надо – так избавлю

от мерзавца-сутенера,

эту харю раскровавлю.

Докажу любовь на деле:

защищать тебя готов

даже от свирепых львов,

даже не достигнув цели;

не корю неволю злую —

ведь взамен ко мне слетели

с губ пунцовых поцелуи.

И тогда для Ивонны наступала долгая рабочая ночь. А когда наконец наступало утро, девушка вытряхивала содержимое своего кошелька на стол Андре Сегена, оставляя сутенеру ворох бумажек, заработанных теплом ее губ.

Дни шли за днями, умножая число влюбленных в Ивонну, пока однажды не случилось то, чего никто не ожидал. Ивонне было суждено самой почувствовать ту муку, которую она пробуждала в своих страждущих клиентах: томление любви.