Книга Терракотовая фреска - Альбина Юрьевна Скородумова

столиках и подставочках стояли многочисленные вазочки, кувшинчики, фарфоровые статуэтки ручной работы, отчего Ремизову показалось, что все это великолепие выставлено напоказ, как на витрине, с одной целью – чтобы произвести впечатление на гостя.

Дождавшись, пока дочь Хвана Тыхе – самая красивая из всей его многочисленной родни – принесла чай, Хван неожиданно спросил Ремизова:

– Правда, что Кацебо учился на врача во Франции?

– Насколько я помню, он учился в Германии, в Гейдельбергском университете.

– Он так ловко умеет укрощать боль, что наши местные доктора, которые лечат иглами, убеждают меня, что он шайтан. Однако я согласен терпеть шайтана у себя в доме, чем мучиться от подагры… Иглы мне уже не помогают.

– Нет, Кацебо – не шайтан, он просто хороший врач. Профессионал. Раненых солдат он оперировал прямо на поле боя, под пулями и многим из них спас жизнь.

Тут Ремизов опустил глаза, вспомнив, при каких обстоятельствах оказался в квартирантах у Хвана. Сам он на пожаре не стал спасать своих солдат, а сбежал. Впрочем, как и доктор Кацебо. Хван, казалось, прочитал мысли Ремизова.

– Не вини себя так. У каждого человека свой путь, кто-то проходит его быстро, а кому-то приходиться идти по нему до глубокой старости. Вот тебе, например, еще столько предстоит вынести, что гибель в огне пожара покажется наградой…

– Не пугай меня. Мне уже не страшно. Я просто в тюрьму идти за чужие грехи не хочу. Ты же видел сам эти листовки. Меня обвинили в поджоге буддийской святыни, а я этого не делал.

– Это сделал кто-то другой. Он же и тебя сделал виновным. Кому-то очень хотелось, чтобы ты стал скитальцем. Тот, кто это сделал, очень завидовал тебе.

– Чему завидовать, Хван? Кем я был, и кем стал?

– Ты был сильным человеком, им ты и остался, только должно пройти немного времени, чтобы ты сам в этом убедился…

– Немного? Это сколько? Я, как крот, живу в темноте, боясь днем появиться на улице, на содержании своего ординарца, который умудряется как-то зарабатывать средства, чтобы меня кормить. Что может быть позорнее для русского офицера?

– Русский офицер должен уметь не только воевать, но и выносить лишения. Душевные, в том числе. А Петруха как верный слуга обязан тебе помогать. Ничего позорного в этом я не вижу.

– Петруха не слуга мне. Он мой ординарец. Точнее, был ординарцем, когда я был офицером. А теперь я никто, для русских – дезертир, для китайцев – чужестранец с подозрительной биографией. Он вправе пойти и сдать меня властям, никаких обязательств у него передо мной не осталось. Однако он и доктор содержат меня, и я ничего не могу с этим поделать. Мне стыдно, Хван, понимаешь?

– Не понимаю, и не пойму. У вас, у русских, свои взгляды на природу вещей. И я никогда не разделял их, хотя с русскими мне приходилось и раньше делить кров.

– Ты жил в России?

– Недолго, да и было это давно… Так о чем же ты хотел поговорить со мной?

Ремизов и сам догадывался о том, что Хван жил в России. Пока старик не торопясь, разливал чай по маленьким глиняным чаркам, Павел Петрович вдруг подумал, а случайно ли он оказался в доме Хвана? Словно молнией его пронзила мысль о том, что пожар мог возникнуть не случайно, а лишь для того, чтобы Ремизов оказался в бегах. Кацебо давно склонял его к побегу… Ремизов вдруг отчетливо понял, что стал пешкой в чьей-то игре.

Но кто задумал эту игру? Кому и, главное, для чего понадобился раздавленный обстоятельствами русский офицер Ремизов. Однако отступать было поздно, и Павел Петрович решил достойно довести до конца начатый разговор.

– В Безеклыке жил мой давний знакомый, профессор Немытевский. Он синолог, много лет, да что там – всю жизнь он занимался изучением Китая. О твоей стране, Хван, он знал очень многое, столько, сколько и тебе неведомо. Совсем недавно он скоропостижно скончался. Можно сказать, у меня на руках. Умер от загадочной болезни. Высох как мумия. Горячо уважаемый тобой доктор Кацебо решил, что это последствие отравления. Возможно, он отравился какими-нибудь газами или веществами, которыми обрабатывались фрески из китайских монастырей. Он даже в Германию ездил, чтобы ознакомиться с тем, что написано на древних фресках, которые немцы вагонами вывозили отсюда.

– Да, немецкие ученые хорошо поработали на раскопках древних святынь. У нас не принято тревожить память усопших, а у европейцев свои взгляды на это…

– Так вот, Хван, мне бы хотелось поговорить с теми из местных китайцев, кто помогал Немытевскому. Где они были, что видели, хотелось бы узнать, где именно профессор работал?

Хван молчал, неторопливо попивая чай, как будто раздумывал, стоит доверять Ремизову или нет.

– Я слышал об этом странном человеке с горящими глазами. И могу найти людей, которые рылись в песках вместе с ним. Только зачем тебе нужны чужие тайны?

– Я всегда увлекался историей, а военным стал по прихоти родителей. Мой дед тоже был историком, а отец отдал меня в кадеты, чтобы не заниматься моим воспитанием. С Немытевским меня связывала дружба, основанная на общих интересах. Перед смертью он просил меня не бросать его дело… Пока я в Китае и поездка на родину для меня очень проблематична, почему бы не довести до конца начатое профессором дело? Вдруг мне повезет больше, чем ему?

– Скажи