Книга Простые истории - Олег Патров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Облака закрывали все небо. Казалось, они нескончаемы, как боль, терзавшая ее сердце. Дождь шел с самого утра, без остановки, размеренно и методично обволакивая влагой все, что попадалось ему на пути.
Возле окна стояла женщина и смотрела вдаль. Кого она ждала? Чего? Давно уже все было решено между ними, и каждая мысль говорила о том, что он не придет. Позади нее в левом углу комнаты едва слышно потрескивал маленький торшер, словно сопротивляясь перепаду напряжения в сети. Сколько раз он говорил ей, что свет несет покой и счастье?!. Сегодня его не было рядом, но свет продолжал гореть.
На столе напротив окна стояла ваза с цветами и две тарелочки – одна с конфетами, другая с фруктами. Приходивший когда-то к ней в гости, он всегда любил сладости, и она покупала их специально для него. Теперь ей, наверное, придется найти кого-то другого, кто будет есть их.
Как дождь, неумолимо и размеренно правильно, шли часы: тик-так, тик-так, тик-так. Было ровно восемь вечера. Припозднившиеся прохожие вприпрыжку бежали по улице, стараясь увертываться от летящей из-под колес машин грязи и одновременно с этим самим не попасть ногой в лужу. Сердце женщины сжималось в такт их прыжкам. Невольно, не отдавая себе в этом отчета, она искала его среди этих теней.
Наконец медленно она отошла от окна. Задернула тюль, потом шторы, села за стол. Мысли о том, что он счастлив, не утешали, как и то, что они тоже были какое-то время счастливы. «Ну, что ж… Так бывает, – подумала она. – Боль тоже случается. Близкое сердцу оторвать нельзя…».
История фарисейства
Часть первая
Тёмка был парень толковый, сообразительный, но доверчивый, не во всем – что люди бывают разные, он понял давно, считай, как себя помнил, но близким на слово верил – вот и обжегся. Первый тревожный звоночек прозвенел пустяшно, едва слышно.
– Ты хлеба купил? – сурово спросила его мать. – Опять целый день по двору шлялся, пока мы с отцом работали. Тебе, бестолковому, на хлеб с маслом зарабатываем, чтобы ты образование получил, в люди выбился, а ты!.. Не думаешь совсем о родителях, бессовестный.
– Так папа же обещал, – обиженно оправдывался Тёмка.
– Когда?
– Днем, когда на обед приходил.
Инцидент на время был исчерпан, до вечера, а вечером, за ужином, когда отец пришел домой, мать пристала к нему.
– Ты хлеба купил?
– Какого хлеба? Это Тёмкина обязанность. Ты ведро вынес? – сразу перевел стрелки отец.
– Да, – угрюмо буркнул Тёмка, начиная подозревать худшее.
– А хлеба чего не купил?
– Так ты же сам сказал, что купишь, того, особого, в ларьке.
– Я? Ничего такого не говорил. Когда мне? Забыл, а теперь оправдываешься? Не думал, что ты такой. Надо уметь признавать свои ошибки.
И всё. Точка. Тёмка тогда чуть не расплакался от обиды и незаслуженных подозрений. Говорил – не говорил. Что он дурак что ли? Или ему почудилось? Нет, он своими ушами отчетливо слышал, как отец пообещал купить хлеба, а потому в тот вечер еще долго ждал, когда папа подойдет к нему, улыбнется, потреплет по голове, извинится: вроде, мало ли чего не скажешь, когда мама сердиться, – но отец так и не подошел, а на следующий день еще приструнил, попомнил Тёмкину трусость.
На ужин хлеба они тогда едва-едва наскребли, а вот завтракать пришлось печенюшками. Не очень сытно. Это тебе не бутерброд, хотя отец и намазал на печенье масло. Вот и вышел Тёмка кругом виноватый, хоть волком вой, а главное – за что? Было бы толку, а то как с паршивой овцы – шерсти клок, одно расстройство. И вот что странно: ну, сказал бы отец, что не может, Тёмка сам бы купил, мать ему деньги оставляла, а так… Не понял тогда Тёмка, в чем дело: то ли папка забыл, то ли он сам сплоховал; подтачивал его червь сомнения.
После второго раза – того, что больнее, о котором Тёмка долго заставлял себя не думать, потому как думать было нечего, – не мог он ничего поделать с тем, что у папки кто-то есть, кто-то помимо них с матерью и сестрой, к кому отец слишком часто ходит в гости и кому тоже, как и им, на праздники приносит конфеты и всякие редкие штучки, кому тоже, как и ему, купил конструктор, – в общем, чего уж там говорить, к тем, к которым Тёмка не испытывал никаких теплых чувств, хотя мать и учила любить людей, – вот с тех самых пор он и стал внимательнее присматриваться к взрослым, и когда на первом курсе института им предложили поучаствовать в опросе «Лучший учитель года», в графе «Человек, который оказал на вас существенное влияние, запомнился, стал авторитетом» поставил жирный прочерк.
Хотя это было неправдой. Авторитеты у него были, в детстве, а в юности, в поре созревания на их место пришли просто интересные люди, профессионалы экстра-класса, судьбу которых хотелось повторить, те, с кого он брал пример, у кого учился мыслить и рассуждать, те, которые, в конце концов, подвели его под ту же поганую черту разочарования, с возрастом понимаемого и принимаемого уже как неизбежное, но от этого ничуть не менее болезненное зло.
И все же первое жизненного откровение Тёмка помнил очень отчетливо. По минутам. Как те проклятые качели, которые стоили ему лучшего друга.
Через пару дней после случившегося с хлебом, отойдя сердцем, мать разрешила ему с друзьями сходить на дальнюю игровую площадку, поблизости они уже облазили все по десять раз и, заскучав, начали пакостить и доставать соседей.
– Ладно уж, идите, прогуляйтесь, все равно с вами сладу нет. Так орете, мертвого разбудите. Только осторожно там и до двух часов, чтобы ровно пришел. Ты меня понял?
– Спасибо, мама.
– Иди-иди, а я пока за сметаной схожу, салат твой любимый из красной капусты на первое сделаем.
А он не то что к обеду опоздал, на ужин едва поспел. Да и как было приметить?
Вылетая на улицу, одним глазом прикинул, что до назначенного времени оставалось часа полтора, это если по солнышку. Первые наручные часы родители купили ему только осенью, когда пошел в школу. А в тот день Тёмка на небо даже не смотрел, так они веселились, по дороге наткнувшись на спортивный уголок, который какой-то незадачливый хозяин оставил в коробках возле подъезда.
Ну, собрать-то они его быстро собрали, без единого гвоздя, благо
