Книга В другом мире: заметки 2014–2017 годов - Изабель Грав

рецензии, в которой группу назвали «идиотским панком», а именно «daft (по-английски „идиотский“) punk». То, что группа подхватила негативную характеристику, начала идентифицировать себя с ней и наделила ее новым значением, можно назвать смесью из панк-стратегии и апроприационизма. В документальном фильме о группе, который я посмотрела на Netflix, было хорошо показано, как они с самого начала ориентировались на рынок. Например, с Virgin Records был заключен договор, согласно которому компании передавались права на их треки лишь на определенный период. В отличие от других групп, Daft Punk настаивала на том, чтобы самой принимать решения об эстетике видеоклипов, сотрудничествах, выступлениях и декорациях. Создавая музыку, они пользовались всевозможной свободой, придумывали новые звуки и никого не слушали (так, по крайней мере, говорится в фильме). Прежде всех остальных они стали использовать рейв-культуру. Особенно интересно их решение держаться на расстоянии от общественности и никогда не давать интервью. Вместо того чтобы сделать себя частью сообщества селебрити, они до сих пор выступают в шлемах в образе роботов. Так как они не показывают своих лиц, то имеют возможность не пускать в свою личную жизнь прессу. При этом их сценический образ (весьма органичный для их электронной музыки) ни с чем не спутаешь, а их анонимность подогревает к ним интерес. У этой группы нам следует поучиться, как важно не давать рынку диктовать условия при создании искусства. Хотя понятно, что подобную позицию еще нужно уметь себе позволить: если верить слухам, участники Daft Punk родом из обеспеченных семей.

Преимущества возраста

Вчера во время ужина кто-то из друзей высказал мнение, что мы, став старше, больше ничего никому не должны доказывать. Якобы мы можем наконец делать всё, что пожелаем. Боюсь, что верно как раз таки обратное. Именно став старше, мы должны больше напрягаться, поскольку риски потерять контакт с внешним миром и критическими голосами и остаться в изоляции, самоуверенно разговаривая с самим собой, увеличиваются вместе с возрастом. Возможно, из-за семейных обстоятельств или состояния здоровья у тебя не получается так же интенсивно участвовать в событиях общества, а значит, ты легко можешь потерять сноровку, необходимую для актуальных дискуссий, и вот тебе уже не так просто соотнести новые тенденции в искусстве, потому что ты хуже понимаешь связанный с ними социальный контекст. По моему опыту, требования к собственной работе также растут вместе с возрастом. Уже не получается делать просто так, как ты хочешь, потому что ты больше знаешь и отчетливо видишь недостатки во всех своих начинаниях. Я сама хорошо вижу, в каких местах своих текстов я пошла по простому пути, чтобы избежать необходимой кропотливой работы. Чем старше я становлюсь, тем строже мой взгляд на собственную работу, я знаю слишком много и поэтому вижу очень четко, где мне не хватает знаний. То есть со мной не работает лозунг невмешательства «Laissez faire, laissez aller» («Предоставьте свободу действия», франц.), который бы позволял мне просто отдаться письму. Напротив, я больше, чем когда-либо, мучаюсь с вопросами формы и формата, прежде чем написать первое предложение. Чем меньше у меня остается времени, тем тщательнее я выбираю, о чем бы я вообще хотела высказаться. Пусть это выглядит несколько трагично – в старости отчаянно пытаться быть в курсе актуальных событий, но я всё равно приняла решение оставаться открытой для новых течений в искусстве и прикладывать усилия к тому, чтобы следить за творчеством более молодых художников и художниц.

На красный свет

За последние два года мое восприятие уличного движения стало заметно более чувствительным благодаря урокам вождения. Колеся по Берлину с моим учителем по вождению, я частенько становлюсь свидетельницей ситуаций, когда водители и водительницы – несмотря на красный свет – проезжают перекресток. Ежедневно я наблюдаю это нарушение основных правил движения: машины спокойно проезжают на красный сигнал. Можно ли из этого наблюдения сделать вывод, что водители и водительницы стали чаще нарушать действующие нормы? Неужели это тот самый гневный обыватель, который таким образом выпускает пар накопившейся ненависти к государству и его порядкам? Являются ли эти нарушители и нарушительницы признаком того, о чем говорят СМИ, – растущей агрессии людей, выступающих против ЕС или беженцев и беженок? Будучи начинающей водительницей, я должна быть готова ко всему на улицах Берлина. Все считают, что улица принадлежит им. Навид Кермани в FAZ хорошо описал подобные настроения в другом контексте (комментируя Брексит): люди подразумевают под свободой только собственную свободу, а вовсе не свободу других, более слабых, находящихся в менее защищенном положении. Похожее можно сказать и об агрессивных водителях и водительницах: они думают о своей свободе на улице, когда просто проезжают на красный свет. Они видят свободу лишь как собственную свободу и не задумываются о свободе других, которую они ущемляют. А тот факт, что своим поведением они ставят под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь других, кажется, вытеснен из их сознания. Несущийся на красный водитель (нередко это мужчины) думает лишь о себе, хочет скорее проехать вперед. Возможно, это тот самый пресловутый конец общества солидарности, который выражается в таком вот опасном и рискованном стиле вождения.

Замороженный йогурт

В вопросах создания легенды художник Алекс Исраэль многому учился у Джеффа Кунса. Как и Кунс, он объясняет свои эстетические предпочтения детскими впечатлениями. Кунс регулярно рассказывает, что еще в мебельном магазине отца его вдохновляли экраны телевизоров и он всегда интересовался всем новым. В разговоре со мной Исраэль ссылается на сеть отцовских ресторанов, продающих замороженный йогурт, который вдохновил его на создание соответствующей скульптуры из мрамора и пенопласта. В таком случае его скульптуру замороженного йогурта можно рассматривать как памятник привилегированному детству в Лос-Анджелесе. При более глубоком размышлении о его автобиографии и психологическом контексте этого объекта становится понятно, что всё обстоит сложнее. Ведь скульптура не только связана с детскими воспоминаниями, но и является своего рода способом преодоления травмы, поскольку символизирует утраченный рай. Присутствуя на открытии выставки Исраэля в Музее современного искусства Аструп – Фернли в Осло и наблюдая за ним в окружении матери и сестры, я осознала, сколько много значит для его работы семья, – в том числе и потому, что он попросил музейный ресторан приготовить для праздничного приема тот самый замороженный йогурт (Исраэль поменял меню ресторана и наводнил его типичными лос-анджелесскими блюдами). При этом отец, стоящий за всей этой одержимостью замороженными йогуртами, отсутствовал на вечере, хотя его семья заверила меня, что обычно