Книга Мифы Ктулху - Роберт Ирвин Говард

что Брилл с содроганием отвернулся от тела.

Единственное окно было открыто — значит, убийца скрылся. Возможно, тем же путем, каким сюда проник. Ковбой подошел к окну и осторожно выглянул наружу. Он видел только плоский склон холма с одной стороны и равнину мескитовых деревьев — с другой. Мужчина вздрогнул — не шевелилось ли что-то меж чахлых стволов и тенистых кустов? Или ему только показалось, что он увидел темную проворную фигуру в той редкой чаще?

Когда спичка догорела до кончиков пальцев, Стив Брилл обернулся. Он зажег старую керосиновую лампу, стоявшую на прочном столе, и коротко выругался, обжегши себе руку. Стекло лампы было очень горячим, как будто она простояла зажженной несколько часов.

Нерешительно он повернулся к трупу на полу. Какая бы смерть ни постигла Лопеса, он перед нею набрался такого страха, какого врагу не пожелать. Ковбой очень внимательно осмотрел убитого, но не нашел следов ни от ножевого ранения, ни от сильного удара дубинкой. Но погодите-ка! Брилл заметил тонкую полоску крови на руке, которой обшаривал тело. Через некоторое время он нашел причину: на горле Лопеса было три или четыре крошечных, но, по-видимому, глубоких прокола, из которых сочилась густая темная кровь. Сначала Брилл подумал, что эти ранки нанесены стилетом — тонким кинжалом с шиповидным лезвием, — но потом покачал головой. Видал он стилет в действии, да и сам когда-то пользовался этой штукой. Нет, раны больше походили на укусы животного — скажем, следы чьих-то острых клыков. Но вряд ли они доконали старого Лопеса — скорее всего, он преставился от сильного испуга, а кусали его уже либо в момент смерти, либо сразу после.

На полу валялись несколько грязных листов бумаги, на которых старый мексиканец что-то нацарапал своим корявым почерком, — точно, ведь он обещал записать историю проклятой насыпи! Вот листы бумаги, на которых он писал, вот огрызок карандаша, вот еще горячая лампа — все говорило о том, что несколько последних часов старый мексиканец провел в хижине, делая записи. Значит, он не открыл погребальную камеру и не украл ее содержимое — но кто же тогда, во имя Бога, это был? И кого — или что — видел Брилл у подножия холма?

Ему оставалось только оседлать своего мустанга и проехать десять миль до Койот-Уэллс, ближайшего города, чтобы сообщить об убийстве шерифу.

Брилл собрал листки. Последний был зажат в кулаке старика, и Брилл с трудом вытащил его. Повернувшись, чтобы погасить свет, он снова ощутил ползучий страх перед каким-то призрачным существом, которое, как ему казалось, он видел проносящимся мимо окна как раз перед тем, как в хижине погас свет. Не было ли в этом существе чего-то ненормального, нечеловеческого, чего-то странного, не имеющего ничего общего с тусклым светом лампы и тенями? Словно вспоминая подробности кошмара, Стив попытался собраться с мыслями и разобраться, почему этот краем глаза пойманный проблеск так расстроил его.

Он снова выругался, как бы ободряя себя, затем зажег фонарь, задул лампу на старом столе и решительно направился к двери с киркой наперевес. Почему его вообще должны беспокоить какие-то, казалось бы, ненормальные обстоятельства гнусного убийства? Такие преступления были ужасающими — но далеко не редкостью, особенно среди мексиканцев, склонных к открытой вражде.

Когда он вышел в тихую звездную ночь, что-то вдруг остановило его. Из-за ручья донесся леденящий кровь рев испуганной лошади, за которым последовал сбивчивый стук копыт, вскоре затихший вдалеке.

— Что за чертовщина! — выкрикнул ковбой, настороженно оглядываясь. Мысли путались. В горах притаилась пантера? Неужели могучая кошка убила старого Лопеса? Но тогда почему на теле убитого не было никаких следов от ее ужасных изогнутых когтей? А кто потушил свет в хибаре?

Задавая себе эти вопросы, Брилл стремглав помчал к темному ручью: ни один ковбой не оставит свой скот в беде. Продираясь сквозь кусты в темноте по берегу высохшего ручья, Стив понял, что во рту у него страшно пересохло — как бы сейчас пригодилась порция жевательного табака! Он поднял фонарь повыше — свечение мало что могло противопоставить чернильной ночи и, казалось, лишь сгущало темень. По какой-то необъяснимой причине Бриллу в этот момент пришло в голову, что эта страна, относительно новая для англичан, на самом деле невероятно стара. Раскопанная, оскверненная гробница была немым доказательством того, что люди уже очень давно знали эту землю, — и вдруг ночь, холмы и тени навалились на Брилла всей тяжестью своей ужасной древности. Поколения людей жили и умирали здесь задолго до того, как предки ковбоя услышали об этой земле. Берега этого ручья, без сомнения, видели смерть множества людей… В таких мрачных думах Брилл поспешил сквозь рощу густых деревьев.

Он вздохнул с облегчением, когда вышел из нее на своей стороне ручья. Ковбой поспешил вверх по пологому склону к ограде загона, поднял фонарь и внимательно огляделся. Загон был пуст; даже ленивой коровы не было видно. Ворота были открыты — значит, здесь побывал человек; это придавало делу серьезный оборот. Кто-то явно хотел помешать Бриллу сегодня вечером поехать в Койот-Уэллс. Это могло означать только то, что убийца был в бегах и боялся угодить в руки закона, или… Брилл криво усмехнулся. Ему казалось, что он до сих пор слышит стук копыт, разносившийся по равнине мескитовых деревьев. Что, во имя Бога, так напугало животных? Холодный перст страха пронзил его насквозь — и заставил содрогнуться.

Стив вернулся в свою хижину, но не решился сразу войти внутрь. Он прокрался широкой дугой вокруг сарая, с дрожью вглядываясь в затемненные окна, с болезненным напряжением прислушиваясь к любому шуму, который мог бы выдать убийцу, таящегося внутри. В конце концов он набрался смелости и решил войти. Ковбой толкнул дверь так сильно, что она ударилась о стену, — он хотел убедиться, что никто не прячется за ней. Стив вошел, высоко подняв фонарь. Его сердце бешено билось; Брилл сжимал рукоять кирки со смесью страха и яростного гнева. Однако никто не набросился на него, и краткий обыск в сарае ничего не дал.

Со вздохом облегчения Брилл запер двери и окна и зажег керосиновую лампу. Мысль о старом Лопесе, о его трупе с остекленевшими глазами, лежащем в одиночестве в хижине на другом берегу ручья, беспокоила его, но он не собирался идти в город посреди ночи.

Ковбой вытащил из укромного места свой верный ветеранский кольт 45-го калибра, покрутил голубой стальной цилиндр и грустно улыбнулся. Убийца, верно, планировал не оставлять в живых свидетелей своего преступления. Ну что ж, пусть приходит! Он —