Книга По грехам нашим. Книга 4 - Денис Старый

степени именно монголы, которые и не давали подойти ко мне с водой или со шкурой. Даже по нужде не выводили, и ко второму дню дискомфорт в телеге был невыносимый.

К моему удивлению, во Владимир мы не стали заезжать. Провели день под стенами стольного города, когда на меня, как на диковинную зверушку приходили поглазеть как неизвестные мне бояре, так и лица явно не славянской наружности. Приходящие в «зоопарк» увидеть зверя диковинного, как правило, злорадствовали, утверждали, что князь правильно поступил, что заковал меня. Услышал много я и о себе, что вор, что выскочка, что враг Руси. Из этих откровений можно было и вычленить действительно важную для меня информацию.

Так, я понял, что великий князь пообещал монголам суд надо мной, что началось следствие, возглавил которое Нечай. Степняки требовали немедленной, но долгой и мучительной казни, однако Ярослав, вежливо тем отказал, ссылаясь на многие мои прегрешения, обвинения в сепаратизме, присвоении княжеского серебра на державных заказах и много еще чего, у меня на многое даже фантазии не хватило бы. К примеру, именно я развязал войну с латинянами и те готовят большой поход именно из-за меня, что убил венецианских купцов и ограбил их, присвоил себе княжеские корабли и «иншае и иншае». Кто самый злейший бандит всех времен и народов? Я!

Кому-то что-то отвечать не было ни сил, ни желания, вначале смеялся над всеми выпадами и эскападами в свою сторону, но быстро от этого устал. За весь переход покормили только пять раз и то явно не лучшей едой, во время сидения в клетке на потеху боярству, так же не баловали калориями. Но наступил тот момент, когда вкус пищи уже не имеет никакого значения, только насыщение. Был момент, что я даже позавидовал коням, которым в сено подмешивали овес.

Через три дня стояния у Владимира караульные сменились, моголы ушли, после чего началась райская жизнь. Ведь все познается в сравнении, и овсяная каша с хорошим куском вареного сала показались мне верхом блаженства, ради которого и стоит жить.

Пусть со мной так же не разговаривали, старательно игнорируя, но отношение стало явно иным. И пить давали и чаще ноги с руками развязывали под честное слово. Разрешали присаживаться и у костра, даже раз подпоили пивом. И все же, пусть все разговоры шли, как будто меня нет ни как человека, ни как темы для беседы, удалось узнать одно – мы переезжали в Переславль-Залесский. Там и должны были меня держать в темнице, обосновывая такое место заключения, как лучшее место для мстительного пленника. Якобы, готовится целый заговор, чтобы меня отбить силой, что в Унже уже собираются полки, марийцы и даже мордва ждут только приказа, чтобы начать наступление на Владимир с целью отбить меня. Все эти сказки звучали нелепо и были, как будто специально созданы для какой-то цели, много нелепостей. Вот какая мордва будет воевать за меня? Да там скорее против, чем за.

Осознание, что меня везут подальше от Владимира, дало возможность занять себя размышлениями в долгом и нудном пути. Благо, кормили уже сносно, связывали редко, или не сильно, так что сплошное «развлечение».

Что вообще происходит? Во-первых, о чем было нетрудно догадаться, во Владимире, происходят какие-то действия, от чего Ярослав не может доверять местному боярству, как и вероятна неуверенность великого князя в своих силах. Тут или сливает свое княжество монголам, либо поддался Второе – мне хотят сохранить жизнь и не собираются, по крайней мере, пока, отдавать на растерзание монголам. Хотели бы, уже не жил. Уверенность в том, что в Унже невозможно то, о чем говорят, никакого сепаратизма там не и не предвидится, создавала другую уверенность, что меня прячут. Вопрос от кого? Бояре – самый напрашивающийся вариант, многие на меня злы, но не думал я, что они настолько сильны. Да и тот же Радим, один из первых в это камарилье, обещал если не дружбу, то нейтралитет.

Или это вопрос торговли со степняками за мир и я разменная монета в торге. Был вариант, что меня просто спасают от поползновений монгольского посольства. Вот только поведение Нечая, как и нелогичное предательство друзей, не позволило выработать более подходящую гипотезу, так как эмоции начинали брать верх над разумом.

По приезду в Переславль, меня сразу же посадили в поруб. Не стану кривить душой, плохого отношения ко мне не было, напротив, кормили прилично, в темнице стояла кровать, на полу были выложены шкуры. Даже книги были, видимо, чтобы не скучал. Но разве душная золотая клетка сможет сравниться со свободой?

Через недели две, может и больше я услышал возню где-то по лестнице, ведущей наверх. В какой-то момент я даже стал подозревать, что где-то наверху идет бой, но скоро все закончилось.

Однако, мои предположения, что был бой, косвенно подтвердились на следующий день после. К такому выводу я пришел, когда моя охрана была сменена более чем наполовину, причем двое были явно легко ранены. К тому времени я уже узнавал все смены охраны, но сейчас появились новые лица. Мне же, как и всегда никто ничего не ответил, спасибо, что хоть принесли пергамент и набор для письма, бумагу, как ни просил, не нашли. Вот и писал я стихи, небольшие сказки, сочинял поучения на основе подвигов русских былинных героев. Выйду из тюрьмы, очень надеюсь, что выйду, и напечатаю.

Дни менялись один за другим, я уже потерялся, когда была ночь, когда день. Стал осознавать, что даже в холоде, связанный, голодный был более счастлив, чем сейчас, не видя солнца, не ощущающий дуновения ветра, если только не сквозняк при открытии мощной двери в камеру, лишенный элементарного общения. Мне хотелось работать, даже просто копать землю, носить бревна – любая самая дурная и нелепая работа была бы в радость. Попытка начать медитировать не увенчалась успехом, спасали только изнурительные тренировки. Бой с тенью, отжимания, планка, другие упражнения, поднятие камней, которые мне принесли. При обильном питании я стал превращаться в культуриста.

Приближающийся звук шагов не вызвал особого ажиотажа. Я уже не ждал ничего хорошего, отставил попытки узнать, сколько времени уже здесь нахожусь, что происходит за мощными стенами городского детинца. Поэтому и был ошарашен, когда в камеру вошли больше десятка воинов, а следом прошел Нечай.

- Ты пришел снова предать меня? – выдавил я из себя слова и ощутил, как занемели челюсти. Отучился я говорить, теперь даже больно выговаривать связные предложения.

- Охолони, боярин-воевода, не треба вопить аки девка, - Нечай