Книга Гибель советской империи глазами последнего председателя Госплана СССР - Владимир Иванович Щербаков

несколько лет, неизвестно. Информация засекречена. Выполнены ли были обещанные гарантии, тоже неизвестно по той же причине.

Показания по радиационной ситуации в 30-километровой зоне и изменению её контуров собирали ребята Израэля, я же должен был по ним определять самую опасную зону и фиксировать, кто в ней работает.

Жили мы все в опустевшей школе. В углах класса стояли ящики с алкогольной продукцией. Почему-то считалось, что каждый час или два надо было прополоскать водкой горло и нос и обработать ею же подмышки и все другие части тела, где есть лимфатические узлы, после чего выпить стакан кагора.

Можно представить, в каком состоянии мы всё время ходили. Но эти меры мало кому помогли. За короткое время на Новодевичьем и Троекуровском кладбищах были сформированы аллеи захоронений членов чернобыльских правительственных комиссий. Периодически посещаю. Из состава нашей комиссии в живых на сегодняшний момент (2021 год) двое – Лев Дмитриевич Рябев (мужик из стали) и я.

После этих командировок я лет пять не мог ничего пить, а кагор не выношу до сих пор».

Помощник Щербины Б. Мотовилов рассказывал: «Все члены комиссии были без респираторов, таблетки йодистого калия никто не выдавал. Да никто их и не спрашивал. Наука, видно, тоже плохо соображала в этом деле. Брюханов, директор станции, и местные власти были в прострации, а Щербина и многие члены комиссии были не сильны по части дозиметрии и ядерной физики…

Потом только стало известно, что радиоактивность в помещении, где находились члены комиссии, достигала ста миллибэр в час, то есть трёх рентген в сутки. Это если не выходить на улицу, а снаружи – до одного рентгена в час, то есть 24 рентгена в сутки… Однако это внешнее облучение. Ещё шло накапливание отравы в щитовидной железе. От собственных щитовидок люди получали ещё рентген плюс к тому, что уже схватили от внешнего облучения.

Таким образом, суммарная доза, полученная каждым жителем Припяти, а значит, и членами правительственной комиссии, к 14 часам 27 апреля в среднем составила около 40–50 рад. Вот такая невесёлая, если не сказать трагическая, статистика»[7].

Щербаков В. И.: «Как-то вечером пинком раскрылась дверь в мою комнату. Вошёл молодой полковник, мастерски зажимая между пальцами чуть ли не шесть бутылок водки. Без лишних слов состоялся обмен репликами: “Кто Щербаков?” – “Ну я Щербаков!” – “У меня к тебе вопрос! Давай выпьем!”

Для меня это прозвучало, как угроза, на водку я уже смотреть не мог. Тогда перешли к делу. Оказалось, что с какого-то авианесущего крейсера сняли лётчиков вместе с вертолётами, для того чтобы забрасывать взорвавшийся ректор смесью из боросодержащих веществ, свинца и доломитов [8].

В связи с тем, что аэродрома рядом с АЭС не было, в городе подобрали и оперативно оборудовали площадку неподалёку от станции.

Мой гость продолжал: “Мы всё время в воздухе прямо над реактором. Только спать уходим в палатки на аэродроме. Ты понимаешь, если наши палатки были бы внутри 30-километровой зоны, то шли бы фронтовые – выслуга год за три плюс другие льготы для всего полка. А после проведения операции ребята мои стали бы полковниками, да и я стал бы генералом. И нас целый полк, мы постоянно вертимся над зоной сильнейшего заражения[9], а наши палатки чуть дальше границы зоны и наша выслуга только год за полтора. Ты посмотри внимательнее – может, мы уже в зоне. Над реактором нахватаемся в среднем всё равно больше, чем твои показатели в зоне. Формально подходишь к делу, не веди себя как тупой бюрократ: что тебе стоит сместить немного линию?!”

Пришлось ответить полковнику, что у меня таких полномочий нет. Но тот не привык отступать, продолжает: “Вопрос всего про два километра! Рано или поздно облако и туда дойдёт. У вас ещё наверняка и измерения неточные!”

Я продолжаю отстаивать правила, которые мне сформулированы.

И всё-таки я поддался тогда на его уговоры выпить! Во время этого сближающего людей процесса он мне задал, судя по всему, сокровенный вопрос всех ликвидаторов: “А ты сам-то там бывал?” Имелась в виду площадка перед взорвавшимся 4-м реактором.

После моего ответа, что не был, последовало предложение: “Я сейчас тебе всё устрою! У меня есть БТР, укреплённый свинцом, поедем, я тебе покажу его, увидишь всё”.

После этих слов я мгновенно протрезвел и понял, что у мужика сильный спазм мозговой мышцы, теряет всякую связь с реальностью и готов лично “по блату” свозить меня в смертоносную зону. Видимо, ему по-настоящему нужно то, что он просит!

Взял грех на душу, сказал гостю: “Ладно, езжай к своим. С завтрашнего дня вы будете в нужной точке отсчёта”. И обещание выполнил. Надеюсь, генерал и все его полковники в добром здравии. Фамилий их, к сожалению, не знаю».

Первые десять суток руководил действиями личного состава по сбросу смеси с вертолётов непосредственно начальник штаба ВВС Киевского военного округа, генерал-майор авиации Н.Т. Антошкин.

Он принял решение организовать посадочную площадку для вертолётов на городской площади Припяти перед горкомом партии, там, где работала правительственная комиссия.

За эту работу в Чернобыле Николаю Тимофеевичу в декабре 1986 года было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». И он, увы, ушёл от нас в начале 2021 года.

А вот как описывает быт ликвидаторов аварии Василий Яковлевич Возняк, бывший тогда заведующим отделом по вопросам ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС Совета министров СССР.

Возняк В. Я.: «Вообще обстановка в Чернобыле напоминала военный лагерь, сновали в разных направлениях люди, было много военных, а штатские тоже переодевались в форму, принятую ещё в период, когда СССР воевал в Афганистане, так называемую “афганку”, или рабочие комбинезоны.

Интересно, что в Чернобыле, как и во всей 30-километровой зоне, был установлен порядок, как мы думали, какой будет при коммунизме. Всё было бесплатно: кормили, одевали, постригали, мыли в банях.

Деньги в зоне не функционировали из-за опасности их радиоактивного загрязнения и выноса радиации за пределы этой изолированной территории. Питание было налажено хорошо, кормили по талонам в нескольких столовых, по памяти стоимость дневного рациона составляла 2 рубля 86 копеек, по тем временам хорошие деньги, рационы питания разрабатывались врачами-диетологами.

Военные проживали в палатках за пределами 30-километровой зоны, строители в вахтовом посёлке Зелёный Мыс и частично в самом Чернобыле. Работали по вахтам»[10].

Щербаков В. И.: «В Чернобыль я ездил три раза, сначала на месяц, а потом только на день с инспекцией. Утром туда, вечером обратно.