Книга Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

К счастью, он выбрал НИИлитмаш, чем никогда потом не воспользовался, потому что ни одного дня не провел на инженерной работе: сначала он был инструктором райкома партии, а через сколько-то лет оказался заместителем председателя (кажется Ленинского или Гагаринского) райисполкома района Москвы, включающем Молодежнаую улицу, куда переехали мы.

Я вошла следующей, и обстановка поначалу была достаточно теплая. Юрий Федорович зачитал фамилию, средний балл, семейное положение, оказалось, что запомнил, что мы ходили на ноябрьскую демонстрацию с двухлетним тогда Мишей. (Мы ходили на все демонстрации). Спросили про мой выбор. Я назвала ЦНИИТмаш. После некоторой паузы сидящий в углу немолодой серьезный дядя мягко предложил:

– А какой ваш следующий выбор? В ЦНИИТмаше у вас могут быть проблемы с отделом кадров.

К такой откровенности я была не готова. Потом я узнала про реальные проблемы в случаях, когда ребят не предупреждали заранее: надо было получать официальное письмо с причиной отказа и снова обращаться за перераспределением. Так, например, случилось, с Володей Бейлиным, с которым потом всретились на «Эмитроне». Мне сэкономили не только время: был шанс, что в ЦНИИТмаше с их сильными исследователями мне могло понравиться, и я бы навеки застряла в земледелках. А так, спрятав слезы обиды, я ткнула в следующее название, где еще недавно работала Алла Эйгелес: НИИтракторосельхозмаш, и была направлена туда.

Попытка работы в «настоящей» газете

Герман Бройдо, наконец, пробился в профессиональную журналистику и перешел работать в «Лениское знамя». Я только что окончила институт, работала в НИИтракторосельхозмаше. Кто-то передал мне его новый телефон, и я поехала повидаться. По-видимому, жаловалась на тусклость жизни. Хотелось что-то делать вместе, писать.

Пообсуждали несколько тем, которые могли бы быть газете интересными, но я уже работала, и днем должна была быть на службе. В итоге Герман предложил:

– Сейчас мы популяризируем движение «За коммунистический труд» и людей коммунистического труда. Институт у вас большой, выбери кого-то интересного у себя на работе и напиши о нем очерк. Только согласуй его кандидатуру с партбюро.

Окрыленная, я помчалась на работу.

Относительно кандидатуры у меня сомнений не было. Я была, как все молодые сотрудницы отдела, влюблена в нашего начальника, Авенира Самуиловича Мириенгофа, но уже была достаточным реалистом, чтобы не поднимать разговора о его кандидатуре в партбюро. Хотя вся его история с добровольной жизнью в ссылке в Средней Азии, куда он последовал за будущей женой, отца которой арестовали, а всю семью сослали, была очень романтична, а сам он, прямолинейный и резкий, но безупречно справедливый, конечно, был образцом для подражания.

Без особых сомнений героем будущего очерка должен был стать начальник конструкторского отдела Сергей Владимирович Кутовой. Когда я пришла к нему по направлению отдела кадров (у меня был маленький ребенок, а в других отделах работа требовала частых и иногда длительных командировок), он меня к себе в отдел не взял и был совершенно прав. У меня не было ни пространственного воображения, ни увлеченности формами, ни способности к внезапному озарению и виденью необходимого конструкторского решения среди ночи (таков был краткий перечень его требований и ожиданий).

Их большой зал соседствовал с нашим. Мы сидели за столами, а его ребята (оба отдела были преимущественно молодежными) были разделены кульманами, но мы часто видели Кутового как движущийся эпицентр очередных споров, слышали его однозначные возгласы неодобрения или согласия. Мне нравилось, что его можно было переубедить в каком-то вопросе, но при этом не удавалось ни на йоту ослабить его требовательности или заставить отклониться от начальной цели.

Я пошла в партбюро, объяснила мою задачу. Задачей заинтересовались, собралось несколько человек.

– Кутовой – нет, он не подходит, он беспартийный.

Я была обескуражена. Без их одобрения мне предстояло искать новую кандидатуру, но они стали выбирать героя моего очерка за меня.

– А что если……Правда, он выпивает, но работает хорошо.

– А знаешь, эта… вполне подходит. Правда, она… как бы…погуливает (хихикнули), но формально жалоб нет, к работе это не относится.

Дав мне на выбор, не стесняясь, несколько подобных «людей коммунистического труда», меня отпустили.

Герману я больше не звонила.

А недавно от Аллы Пименовой узнала, что среди друзей в Фейсбуке она контактирует с Германом Бройдо (тоже дружила с ним во времена ее работы в «Стали»). Она перечислила и других друзей по Фейсбуку, которые, как я знала, определенно живут в Москве, поэтому в этом контексте мне и в голову не пришло, что Герман в США.

Я нашла Бройдо на Фейсбуке и написала записку, что хотела бы контактировать (на самом деле пока я не общаюсь по Фейсбук ни с кем и зарегистрировалась только, чтобы поглядывать на записки наших внуков).

Чтобы напомнить о себе, я написала, что помню его рекомендации убирать «И» в начале предложения, как и заменять тире двоеточиями. А далее высокомерно ляпнула: «Правда, пишу я теперь на английском». В отличие от первого ответа на приветствие, Герман ответил сдержанно. А когда я стала искать его Скайп и увидела, что он живет в Нью-Йорке, мне стало жарко от разлившегося стыда.

Обязательно наберусь духа и начну контактировать с ним снова.

Опыт на ТВ

Нечто похожее с попыткой что-то делать для Лениского знамени случилось лет через десять на телевидении. Гриша Фрумкин уже работал на ЦТВ. Почему-то в районе 1972-го года его (лично его или передачу «Сельский час», не помню) передвинули в отдел науки, и ему надлежало готовить передачи и о прорывах на научных фронтах. Гриша позвонил мне (возможно, и другим друзьям, не знаю, сколько из его друзей имели отношение к науке) и предложил подумать о возможной теме в разделе «новости науки».

Я в то время работала в лаборатории Шепеляковского, изобретения которого предлагали существенные, в разы, более длительные сроки службы тяжелых подшипников или рессор (оттуда начались мои проникновения в транспортные проблемы, хотя тогда речь шла о грузовиках и железнодорожных поездах).

В те годы подобные передачи шли в прямом эфире, видеопленка была чрезвычайно дорогой, на случай каких-хо ляпов дежурный оператор держал руку на «кнопке», так что зритель вдруг видел «Вы смотрите…» или просто эмблему ТВЦ. В «моей» передаче таких кнопок оказалось несколько, когда кто-то из участников вдруг упоминал закрытое предприятие.

В целом передача получилось неплохой: режиссер поставил какие-то красивые абстрактные тумбы для размещенных в комнате участников и в соответствии с моим сценарием выступавшие, сам Шепеляковский, а затем и потенциальные потребители из автомобильных и железнодорожных институтов что-то рассказывали или даже показывали. Получилось