Книга Я, редактор. Настольная книга для всех, кто работает в медиа - Николай В. Кононов

Статья Михаила Козырева и Анны Соколовой «МИЛЛИАРДЕРЫ ПУТИНСКОГО ПРИЗЫВА»

https://bit.ly/3qpXnJz

Статьи издания «МЕДИАЗОНА» о пытках в полиции

https://bit.ly/3h7XUeW

Казалось бы, что может быть однозначнее таких тем? Где ещё добро и зло так чётко разделены? Однако нет, выясняется, что если автор действует как беспристрастный судья, а не адвокат или прокурор, то читателю открывается вся глубина и неоднозначность историй, то есть самой жизни. Получается более богатая и нюансированная картина.

Репортажи Ханны Арендт с суда над Адольфом Эйхманом

https://bit.ly/3jdFLPK

Опытный читатель может возразить, мол, медиапроекты вроде «Таких дел» или «Навальный Live» намеренно используют оценочные суждения, возгоняют эмоции своей аудитории и добиваются впечатляющего охвата. И он будет в чём-то прав: Навальному нужны новые сторонники, а «Таким делам» необходимо, чтобы вышибленная слеза конвертировалась в пожертвования. Но раз мы говорим о журналистике, а не пропаганде с элементами журналистики, то для нас эти примеры нерелевантны. Даже Юрий Дудь, явившись в больницу к тому же Навальному, не смотрел на него как на воскресшего мессию, а, напротив, задавал максимально неприятные вопросы вроде: «А почему вы вообще так уверены, что в покушении на вас не был задействован кто-то из сотрудников Фонда борьбы с коррупцией?»

Таким образом, как психотерапевты периодически проходят супервизию у своих коллег, так и редактор должен постоянно спрашивать себя: не мешают ли мне при восприятии и редактуре этого эпизода мои убеждения и мой опыт, пусть даже он и кажется похожим на опыт героев статьи?

И при необходимости обращаться к главному редактору или иному коллеге, не связанному с автором никакими отношениями. Не оправдываем ли мы с автором антагониста, потому что он слишком похож на меня или моего друга и я автоматически их сравниваю? Уравновешены ли комментарии защитников и обвинителей протагониста? Всем ли сторонам конфликта в достаточной степени предоставлено слово? И даже так: не слишком ли суггестивные приёмы я применяю в погоне за художественной выразительностью визуального ряда в лонгриде?

Помимо очевидных для нас искажений, связанных с потерей критического мышления, есть менее заметные. Например, male gaze, «мужской взгляд». «Представление о мире, как и сам мир, есть дело мужчин; они описывают его со своей точки зрения, путая её с абсолютной истиной», – писала Симона де Бовуар во «Втором поле». Или колониальный взгляд на вещи. Его суть передана, например, в книгах «Не в своём уме» и «Время и Другой» антрополога Йоханнеса Фабиана. Фабиан объяснил теоретически, а затем показал с помощью анализа дневников бельгийских и немецких экспедиций в Африку в XIX веке, как из-за своих когнитивных искажений, предубеждений и политических установок колонизаторы конструировали образ африканских народов, имеющий крайне мало отношения к реальности.

Любому редактору сложно быть до конца объективным и трезвым судьёй, трудно проникать мыслью в обстоятельства, с которыми не знаком лично, но стремиться к этому – очень и очень важная интенция.

Деталь и подробность: в чём разница

Любой более-менее опытный редактор интуитивно понимает, какие уточнения лишние и почему этот кусок с нагромождением цифр надо сократить, а тот вообще убить. Но как объяснить это автору применительно к разным темам и явлениям, чтобы он уяснил это раз и навсегда?

Деталь – то, что движет историю вперёд или даёт более глубокое понимание уже описанного явления. Подробность – сведения, которые можно сократить без ущерба для понимания истории или вообще удалить.

О БОЛЕЕ ГЛУБОКОМ ПОНИМАНИИ

В очерке Виктора Фещенко о миллиардере Владиславе Тетюхине, сделавшем состояние на титане и потратившем его на роскошный инновационный медицинский центр в уральском городе Верхняя Салда, финал звучит так:

Тетюхин спускается со мной вниз, до входа в больницу. Перед нами: кирпичные шестиэтажки, магазин «Монетка», салон красоты «Салон красоты», остановка автобусов до Екатеринбурга и рельсы, по которым с грохотом несётся трамвай. «Пока государство не поможет решать проблемы…» [говорит Тетюхин] Вдруг в кармане его пиджака начинает пиликать телефон, и он достаёт трубку. Это «раскладушка», две части которой примотаны друг к другу скотчем.

Очерк Виктора Фещенко «СОВЕТСКИЙ СВЯТОЙ: НАСТОЯЩАЯ ИСТОРИЯ ТИТАНОВОГО КОРОЛЯ ВЛАДИСЛАВА ТЕТЮХИНА»

https://bit.ly/3wRWiN8

Склеенный телефон-раскладушка – деталь, углубляющая понимание героя и его истории. До этого эпизода Тетюхин представляется нетипичным, но всё-таки понятным «красным директором», советским руководителем, который нашёл в себе силы стать предпринимателем, направил почти все вырученные от продажи своих акций деньги на больницу и сам ею управляет. Но то, что он привык чинить сломавшиеся вещи, а не покупать новые, что ему наплевать на статусность, что он не пользуется смартфоном, – эти наблюдения как бы поворачивают уже написанный было автором портрет так, что свет падает совсем по-другому и мы видим на холсте несколько иного человека. Прочие детали, составляющие пейзаж, в котором действует Тетюхин, обогащают эту основную деталь другими смысловыми обертонами.

ДЕТАЛЬ ДВИГАЕТ СЮЖЕТ ВПЕРЁД

Если бы я записывал смешные случаи на медиапроизводстве, то в топ-5 определённо попал бы такой эпизод. Поступив на работу в большую интернет-компанию, я явился получать пропуск в отдел безопасности. Там сидели усатые и седые, однако моложавые мужчины с внимательным взглядом. Стены их небольшого кабинета были обклеены грамотами от ФСБ и МВД за сотрудничество, а также ностальгическими плакатами, воспевающими СССР, и даже шёлковыми комсомольскими вымпелами – в общем, типичный уголок особиста эпохи 80-х, в которую формировались взгляды насельников кабинета.

Это детали, расширяющие понимание персон, о которых я пишу. Читатель догадывается, к чему я клоню: отдел внутренней безопасности – старые чекисты, которые устроили в кабинете музей советского периода и исповедуют соответствующие ценности. Но дальше следует твист: среди портретов Путина и вымпелов социалистического соревнования, в углу, я увидел плакат Алексея Навального, призывающий голосовать за него на выборах мэра Москвы. Политику не были пририсованы рога и не был приклеен стикер «Врага следует знать в лицо». Нет, он лишь противоречиво висел на стене.