Книга Феникс. Возродиться из пепла - Бекки Чейз

Что же заинтересовало Люцифера настолько, что он потерял бдительность?

Я обхожу одну из подпорок и натыкаюсь на кучу тряпья. Вблизи она оказывается чьей-то накидкой — местами прогнившей и вывалянной в грязи. Брезгливо отдернув руку, я распрямляюсь и больно ударяюсь затылком об один из столбов.

— Черт! — я с досадой потираю место ушиба.

Прямо над головой нависает массивная балка, на которой кто-то нацарапал в спешке:

«Смерть — больше не спасение».

Я окончательно трезвею и замираю, приложив руки к груди. Нет! Не бывает таких совпадений!

За спиной слышится шорох. Испуганно обернувшись, я встречаюсь взглядом с разъяренными красными глазами.

Днем в «Чертоге» тихо. Свечи в канделябрах не горят, диваны затянуты чехлами — до вечера здесь никого не бывает, поэтому я не скрываюсь и не боюсь случайных свидетелей.

Поравнявшись с зеркалом у входа, я с опаской рассматриваю свое отражение и неуверенно зову:

— Нингаль?

Реакции нет. Осмелев, я касаюсь гладкой поверхности и провожу по нему кончиками пальцев.

— Поговори со мной, — свободной рукой я достаю из кармана плат.

И снова — лишь молчание вместо ответа. Быть может, ее стоит спрашивать на шумерском?

— О чем ты предупреждала? — бормочу я сквозь ткань.

В прозрачном стекле появляется знакомая белесая муть. Концентрируется, собирается в однородную массу и, наконец, сквозь него проступают очертания безжизненного лица.

Я накидываю плат на зеркало, и вместо шипения с губ Нингаль срывается глухой шепот:

—  Трепещите! Прошлое повторится. Силы тьмы восстанут из небытия и поглотят все сущее. Реки крови затопят плодородные земли. Огонь иссушит источники. Голод и мор удушат смертных. Силы света призовут на помощь карающую длань, но священная смерть больше не будет спасением.

— Не так быстро, необращенная, — Люцифер упирается ладонью в подпорку, отрезая мне путь к отступлению.

Я кидаюсь к противоположному просвету, а оттуда стрелой устремляюсь в небеса. Жаль, я так и не преуспела в полетах — уже над замком он догоняет меня.

— Почему ты вечно шныряешь рядом?

Уклониться от потока воздуха, поднятого его крыльями, не выходит, и я скатываюсь по крыше к водостоку. Черепица больно царапает колени, но я лучше разобьюсь, чем позволю себя поймать.

— Очнись, — откатившись в сторону, я замираю на узком желобе, готовая увернуться снова. — Это ты понесся за мной.

— Чего ты добиваешься? — шипит он, подлетая ближе. — Сначала подслушивала нас с Визарием, а теперь еще и под трибуну сунулась.

Я удивленно приоткрываю рот. Как Люцифер догадался, что тогда в общем зале была я?

— Не понимаю, о чем ты, — фыркаю я, но лгать демону бесполезно.

— Ты играешь с огнем, — рычит он, рванувшись ко мне.

Краем глаза я замечаю, как к золоченым воротам выходит Теонис. И, оттолкнувшись от крыши, резко пикирую вниз. Я плохо тренировала крылья, но то ли от страха, то ли от нахлынувшего азарта, распахиваю их вовремя — и вместо того, чтобы кубарем покатиться по лужайке, умудряюсь грациозно опуститься на мыски. По инерции меня все же уносит вперед, и я впечатываюсь в грудь Теониса.

— Прости, — с виноватым лицом я пытаюсь стереть свежий след от помады на его белоснежной рубашке. — Хотела поздравить тебя с победой.

— Это было эффектно, — смеется он. — Я впечатлен.

Скрежет зубов Люцифера слышен даже отсюда.

— Отпразднуешь с нами? — продолжает Теонис, придержав меня за локоть.

Предложение заманчиво, но я смутно представляю себя в обществе ангелов в своем полуголом наряде.

— Только если дашь время переодеться.

Мне явно не хватает ткани. И воды, чтобы смыть с себя два фунта косметики.

— Есть идея получше, — развернув ангельский стяг, он набрасывает его мне на плечи.

Шелк приятно холодит кожу, и я с восторгом заворачиваюсь в расшитый золотом водопад. Импровизированный наряд похож на плащ Юстианы, что совершенно не сочетается с вызывающим макияжем, но это в разы лучше, чем латексное безумие от Айри.

— Теперь мы можем лететь?

— Да, — со смущенной улыбкой я вкладываю руку в теплую ладонь Теониса.

Первое задание

— Не подходи, — я выставляю перед собой ладонь, не давая Люциферу приблизиться.

После небесных гонок он настойчиво ищет встречи, а я мастерски их избегаю — то задерживаюсь на лекциях, чтобы выйти из учебного крыла вместе с архангелом Ромуилом, то меняю расписание летных тренировок. Сегодня моему везению приходит конец.

В кабинете никого не осталось. Проверив наши помыслы, Юстиана ушла, а необращенные разбрелись по замку — готовиться к заданиям. Я же дожидаюсь Кальмию, которая будет сопровождать меня на земле и давать советы.

— Мне некогда разговаривать с тобой, — я отшатываюсь назад и едва не сметаю со стола разложенные свитки.

Люцифер надвигается — на скулах ходят желваки, а глаза темнеют с каждым шагом — он так и не выпустил пар, а значит, через пару секунд или сотрет меня в порошок, или испепелит в горстку пепла.

— Сейчас придет мой наставник.

И хоть Кальмия вряд ли станет меня защищать, мысль о ее присутствии вселяет надежду. Которую Люцифер хоронит на одном выдохе:

— Я твой наставник.

Все, мне конец. Может, закричать? Всегда есть шанс, что кто-то придет на помощь. Продолжая пятиться, я упираюсь в стену.

— Что ты делала под трибуной? — в обманчиво тихом голосе слышится ярость и отдается легкой дрожью где-то в поджилках.

Сглотнув, я принимаюсь отнекиваться:

— Господи, да и половины гонок не помню из-за жидкого марева!

От упоминания Творца Люцифера привычно передергивает. Лучше бы я молчала.

— Неужели? — по его лицу расползается раздражение.

Мне страшно, но глядя в расширившиеся зрачки, я ловлю себя на мысли, что не проиграла всухую — маска мнимого спокойствия Люцифера трескается от одной лишь фразы, брошенной в порыве отчаяния.  Приблизившись вплотную, он возвышается надо мной, не переставая ехидно щуриться.

— Ты расскажешь правду, или я ее из тебя выбью, — одна горячая ладонь сжимает горло, а во второй формируется огненный шар. Не придушит, так спалит — доходчиво объяснил. — Что ты видела?

— Я не знаю, — хриплю я, вцепившись в его предплечье, в попытке освободить шею. — Это было… какое-то… черное облако. Создателем клянусь, Люцифер!

Хватка заметно ослабевает.