Книга Как мы умираем. Ответ на загадку смерти, который должен знать каждый живущий - Кэтрин Мэнникс

Она ободряюще сжала его руку.

― Все будет в порядке, когда мне назначат химию.

Энди закусил дрожащую губу.

Это было полное отрицание. Я читала об этом и обсуждала с нашим психиатром. Но никогда прежде не встречала отрицания такого непоколебимого. Перед лицом всепоглощающей болезни и еженедельного ухудшения состояния Салли нашла альтернативное объяснение, которое позволило ей сохранять идеальное равновесие, даже оптимизм.

Несколькими очень осторожно сформулированными фразами я объяснила Салли, что работаю в месте, где лечат симптомы, и некоторые из наших пациентов, конечно, попадают сюда ненадолго, потому что становятся достаточно здоровыми для дальнейшего лечения. Я собиралась сказать, что остальные из них довольно больны для того, чтобы умереть. Но она перебила меня.

Отрицание серьезных проблем со здоровьем встречается часто, но стойкое убеждение в том, что все будет хорошо, несмотря на очевидные симптомы и откровения врачей, редко встретишь.

― Это то, что мне нужно! — заявила она. — Мне нужно выздороветь, чтобы вернуться сюда за химией. Где вы, получается, работаете?

Я проглатываю ком в горле. И собираюсь сказать это.

― Вы слышали о хосписе? — спросила я ее.

Она улыбнулась:

― Да уж! Там присматривали за бабушкой Энди в прошлом году, и там были потрясающие люди. Вам там нравится?

― Да. У меня отличная команда. И я знаю, что они будут рады помочь вам. Меньше головных болей и одышки. Как вы относитесь к тому, чтобы приехать на неделе?

Я не могу поверить, что она так спокойна.

― Звучит идеально, — говорит она. — Парковаться намного проще. Энди может оставаться дольше, и мои родители тоже смогут приехать. А потом, когда я почувствую себя лучше, смогу вернуться за химией.

Итак, две недели назад Салли поступила в наш хоспис на лечение симптомов, надеясь стать достаточно здоровой для дальнейшей химиотерапии, при этом все больше ослабевая. Мы смогли сохранить ее физический комфорт, но эмоциональные переживания были спрятаны за стенами отрицания, которые она укрепляла, несмотря на все доказательства. До сегодняшнего дня.

Я, Никола и еще одна медсестра находим Салли беспокойно передвигающейся по палате. Мама помогла ей переодеться; мужчины вышли во внутренний дворик, Энди закурил. Салли потирает руки и брови, облизывает губы, собирает и распускает волосы. При этом она постоянно говорит.

― Мне просто нужно немного свежего воздуха. Я не хочу, чтобы ты выключала свет. Мама? Мама! Оставайся здесь. Где Энди? Когда эта инфекция пройдет? Я хочу домой, но там слишком много лестниц. Привет-привет, девочки! — обращаясь к нам. — Вы знаете, что я пыталась утопить Николу?

Простите! Вы высохли?

Никола держит стакан воды и помогает Салли принять вечернюю дозу лекарств, пока мы с другой медсестрой меняем мокрую постель. Затем медсестры умело усаживают утомленную пациентку на чистую сухую постель, взбивают подушки, поправляют подголовник. Вот она сидит в ореоле рыжих волос, опираясь на подушки.

― Салли, что происходит? — спрашиваю я, садясь на подлокотник кресла, чтобы наши глаза были на одном уровне.

― Все как всегда, — говорит она. — Я жду, когда буду готова для химиотерапии.

― Как ваше дыхание? — спрашиваю я, отмечая, что она слегка задыхается.

― Хорошо. Я немного задыхаюсь, когда чувствую нетерпение. Но это нормально, правда?

Нет, это не нормально. Но она не хочет этого слышать.

Ситуация сложная. Салли кажется нервной и взволнованной, но отказывается признавать это. Мы все (кроме самой пациентки) заметили, что в последние дни она спит намного дольше, иногда даже днем, но ее энергия только убывает. Санитары понимают, что начался процесс умирания, но она совершенно не представляет себе другого исхода болезни, кроме как поправиться для химиотерапии, родить детей и жить с Энди долго и счастливо. Сегодня она едва может держать стакан воды. Ее тревога провоцирует беспокойство, на сдерживание которого расходуется вся оставшаяся энергия; ее страх сражается с чудовищем бессознательного. У нас есть лекарства, способные помочь справиться с тревогой, но, остановив ее панику, мы просто позволим ей умереть.

Я знаю, что она истощена, взволнована и неспособна расслабиться. Знаю, что небольшая доза успокоительного ослабит это изнурительное волнение, но не могу просить Салли о сознательном согласии, потому что она не может и не примет правду. Я решила дать ей пробную крошечную дозу лекарства от тревоги и планирую следующий шаг, когда мы увидим, снизит ли это ее возбуждение. Мы болтаем, пока половина таблетки растворяется под ее языком.

― Салли, у вас сегодня есть силы? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, заметила ли она изменения.

― О, не очень. Но я сегодня много спала, чтобы наверстать упущенное, когда боль была сильной. Я по-прежнему чувствую сонливость... Как вы думаете, может, это морфий? — она меняет положение и начинает беспокойно собирать и распускать волосы.

― Иногда в первые несколько дней морфий вызывает сонливость, но вы принимаете его две недели, и такого не было. Так что не думаю, что это морфий. Более вероятно, что вы немного хуже себя чувствуете (я закидываю удочку) и нужно немного больше спать.

Попадет ли она мой крючок?

― Хорошо, как вы думаете, когда я смогу начать химиотерапию? Боль стала меньше, а тошнота прошла, так что все определенно становится лучше. Знаете, я собираюсь победить рак.

Нет, она не понимает намеков. Отрицание все еще стойкое. Какая удивительная самозащита.

Я не готова ломать защиту и оставлять ее вот так, с полным осознанием того, что смерть сейчас очень и очень близка. Так или иначе наша команда должна работать с семьей Салли, сопровождая до самой ее смерти, сохраняя при этом отрицание. И, конечно же, это означает, что у них не будет возможности попрощаться.

Я спрашиваю у Салли разрешения поговорить с ее семьей в тихой комнате в конце коридора.

― Они могут говорить здесь! — заявляет она.

― Конечно, они могут, — соглашаюсь я, — но, по моему опыту, многие семьи чувствуют себя лучше, если могут поговорить с врачом наедине, достав скелеты из своих шкафов. Могу ли я забрать их? Никола останется здесь с тобой, пока мы будем разговаривать.

― Но я хочу полный отчет, когда вы все вернетесь! — говорит Салли.

Знаю, она найдет способ избежать этого отчета.

Отрицание неизбежного ужасно тем, что, когда наконец осознание приходит, оно подобно лавине и может повлечь серьезнейшие разрушения в психике пациента.

Я отвожу семью в тихую комнату за углом. Они считают, что Салли умирает, и признаются в этом друг другу, а я подтверждаю их подозрения.