Книга Когда мы покинули Кубу - Шанель Клитон

В последние несколько месяцев личность моего племянника претерпела трансформацию: из сонного младенца он превратился в бойкого маленького мальчика с лукавой мордочкой и упрямым огоньком в глазах, указывающим на то, что он Перес. Малыш очаровал всю семью, став нашим утешением и нашей надеждой в эти непростые времена.

– Зачем вам туда переезжать?

Майами недалеко, но я привыкла жить с сестрой по соседству – так, чтобы мы всегда могли зайти друг к другу поболтать.

– Там жизнь дешевле. Один друг предложил Хуану дом – просторный, причем недорогой. Мигелю будет где поиграть. И к работе Хуана ближе.

Моя сестренка теперь жена и мать. Муж и сын стали для нее важнее той семьи, в которой она родилась. Конечно, это естественный порядок вещей, и все же…

– Нам будет тебя не хватать, – говорю я, выдавив из себя улыбку.

Элиза сжимает мою руку.

– Мне тоже будет не хватать вас. Но я же совсем недалеко уезжаю.

– А кажется, что далеко.

Дело не в расстоянии. Дело в том, что моя сестра пускает в Америке корни, которые навсегда привяжут ее к этой стране. Я рада за Элизу, и в то же время у меня возникает ощущение, будто она движется дальше, а я остаюсь. Будто я, несмотря на преимущество в возрасте, проигрываю ей.

– Ты-то как поживаешь? – спрашивает Элиза и глядит на меня понимающе.

– Хорошо.

– Ага. А теперь правду. Мне можешь сказать не то, что говоришь всем. Как у тебя дела на самом деле?

Я вздыхаю.

– На самом деле очень неважно.

Ветер вздымает песок, Мигель ревет, няня подхватывает его на руки. Элиза хмурится. Через секунду ее внимание снова переключается на меня, но только отчасти: хотя бы краем глаза она постоянно присматривает за сыном.

Я всегда немного удивлялась тому, какая нежная мать получилась из моей сестры и как быстро она приспособилась к новой роли. Тем более что мне не совсем понятно, с кого она брала пример: наша мама была совсем не такой. Утирать нам слезы и дуть на ушибленные коленки предоставлялось няне Магде, а родная мать маячила где-то на заднем плане нашего детства как дама в красивом платье, которая заглядывала в комнату, собираясь на очередную вечеринку, и тут же уходила, оставляя после себя аромат духов.

– Тебе здесь плохо, да? – спрашивает Элиза.

– Да.

– Может, со временем ты привыкнешь и снова будешь счастлива?

– Счастлива? В Палм-Бич? Абсурд! Я это место не выбирала, я не хотела здесь жить, здесь не мой дом. Предполагалось, что мы тут только на какое-то время, если помнишь. Отец говорил, что через несколько месяцев все наладится. А теперь все как будто об этом забыли. У тебя семья. Родители зациклились на деньгах, на бизнесе, на положении в обществе. А как насчет того, что нельзя построить или купить? Я скучаю по Магде, по гаванским друзьям, по нашему старому особняку. – Я сглатываю слезы, которые мешают говорить. – Я хочу побывать на могиле Алехандро. Я хочу получить свою жизнь обратно. Хочу домой.

– Дом уже не тот, каким ты его запомнила, – говорит Элиза мягко: подобным тоном она часто разговаривает с ребенком.

В ее голосе слышится принятие. Она как будто бы смирилась с выводом, который я отказываюсь делать.

– Я знаю, и это меня злит. Такое ощущение, будто Фидель победил.

– Беатрис, не все в этом мире война. Иногда можно просто быть счастливой.

– Я бы не сказала, что это просто.

– Я тоже не имела в виду, что это легко. Я имела в виду, что от счастья не надо отказываться. Ты имеешь на него право. Алехандро не хотел бы, чтобы ты так себя терзала.

Так вот как я выгляжу в глазах сестры? Она думает, будто из-за убийства брата я разыгрываю мученицу? А ведь Элиза первая нашла меня в тот день, когда я обнаружила тело Алехандро. Она должна бы лучше всех понимать мотивы, которые мною руководят.

– Ты помнишь тот день? – спрашиваю я. – Помнишь, что я тебе сказала?

– Помню.

– Кастро должен за все заплатить! Где справедливость? Я не могу спокойно жить, пока Фидель, убивший столько кубинцев, правит Кубой.

– Беатрис! – шипит Элиза.

Она быстро окидывает взглядом пляж, а потом смотрит на меня расширенными глазами. Видимо, вспомнила, что мы не в Гаване, где нужно было взвешивать каждое слово, опасаясь возмездия.

Как бы я ни жаловалась на жизнь в Америке, к возможности свободно выражать свои мысли я уже привыкла.

– Неужели твой гнев прошел? Неужели ты забыла?

– Ничего я не забыла, – говорит Элиза, – и никогда не забуду. Такое не забывается. Но я не могу себе позволить зачахнуть от горя, не могу допустить, чтобы мой гнев меня поглотил. У меня есть сын. Я ему нужна. Революция и так достаточно у него украла.

– Извини. Мне не следовало…

– Если бы ты рассуждала иначе, это была бы не ты. Твои чувства мне понятны, я знаю, как сильно ты любишь Кубу. Но я за тебя беспокоюсь. Нельзя отказываться от нормальной жизни только из-за того, что мы не дома. Ведь никому не известно, сколько все это продлится. Мы, конечно, надеемся на лучшее и молимся о том, чтобы однажды вернуться, но больше мы ничего поделать не можем. Я понимаю: ты переживаешь из-за того, что родители не разрешают тебе учиться. Ты не знаешь, чем занять время. Но постоянно терзаться – это не дело. Ненависть к Фиделю не должна заменять тебе жизнь.

– А что мне прикажешь делать? Я не такая, как ты. Я не готова стать женой и матерью. Сколько я себя помню, мне твердят, будто я только на это и гожусь. У меня, мол, одна задача: быть красивой и очаровательной. Иметь что-то в голове совсем не обязательно, а с кем-то поспорить – вообще не дай бог. Мне все это надоело. Я не хочу в итоге выйти замуж за человека, который будет понимать мое предназначение так же, как родители. Я знаю, что ты счастлива в семейной жизни, но меня такое счастье только пугает.

– Послушать тебя, так замужество не лучше тюрьмы.

У нас у всех было строгое воспитание, родители ждали, что мы непременно должны составить себе блестящие партии. При этом ко мне, заслуженно или нет, относились по-особенному: в семье я всегда считалась красавицей, однако воспринимала это скорее как проклятие, чем как благословение. До недавних пор. Теперь я могу использовать свою внешность для чего-то действительно важного.

– Может, и не тюрьма. Но и не то, к чему мне следовало бы стремиться.

– А Эдуардо знает о твоих взглядах на супружескую жизнь?

Я смеюсь.

– Эдуардо? Думаю, эти мои взгляды ему совершенно безразличны.

– Вы все время вместе.

– Мы дружим. Настолько, насколько Эдуардо заинтересован в том, чтобы с кем-то дружить.

– Смотрит он на тебя не просто как друг.