Книга Право, свобода и мораль - Герберт Л.А. Харт

Стивен отвергал это обвинение Морли и, возможно, несправедливо. Ибо, хотя это опровержение Стивена нелегко примирить с его настойчивым подчеркиванием важности «подавляющего морального большинства», вполне может быть, что его сложная позиция не сводится к чему-либо столь простому, как представление о том, что популярное требование принуждения или наказания по закону обосновано просто потому, что оно популярно или является требованием большинства. Тем не менее опасения Милля по поводу того, что такая доктрина может распространиться вместе с демократией, конечно же, обоснованы. Представляется, что можно с губительной легкостью поверить, что верность демократическим принципам предполагает принятие того, что можно назвать моральным популизмом,– представления, что большинство имеет моральное право диктовать, как должны жить все. Таково ошибочное понимание демократии, которое по-прежнему угрожает свободе индивида, и я посвящу оставшуюся часть этой лекции выявлению той путаницы, на которой оно основывается90.

Главной ошибкой является неспособность отличить приемлемый принцип, согласно которому политической властью лучше всего наделять большинство, от неприемлемого утверждения, что то, что большинство делает с этой властью, не подлежит критике и никогда не должно встречать сопротивления. Никто не может быть демократом, не принимая первого, но ни один демократ не обязан принимать второе. Милль и многие другие совмещали веру в демократию как наилучшую – или наименее вредоносную – форму правления со страстным убеждением, что есть множество вещей, которые нельзя делать даже демократической власти. Это сочетание позиций вполне разумно, поскольку, хотя демократ и придерживается представления, что демократия лучше других форм правления, он не считает, что она совершенна, непогрешима или никогда не должна встречать сопротивления. В поддержку этого последнего вывода нужна еще одна посылка, выходящая далеко за рамки простого утверждения, что лучше наделить политической властью большинство, чем какой-либо избранный класс. Эта дальнейшая посылка должна представлять собой некоторый вариант, светский или нет, отождествления vox populi91 c vox Dei92. Одним из вариантов, на который часто указывалось в этих лекциях, оказывается представление о том, что позитивная мораль, поддерживаемая подавляющим моральным большинством, неуязвима для критики.

Конечно, нет ничего удивительного в том, что возникает такая путаница или что она сохраняется даже в таких демократических странах, как Соединенные Штаты, где права индивидов до некоторой степени защищены от большинства писаной конституцией, или в Англии, где уже в течение длительного времени избранный член парламента считается представителем, а не делегатом своих избирателей. Ибо в реально функционирующей демократии имеется множество сил, которые с большой вероятностью будут способствовать представлению о том, что принцип демократического правления означает, что большинство всегда право. Даже самый высоконравственный политик может желать оставаться у власти, и уступчивое или пассивное отношение к тому, что считает правильным большинство, делает это более легкой задачей, чем строгая приверженность теории, что его долг – делать то, что он считает правильным, и затем принять свое отстранение от должности, если не сможет убедить большинство сохранить его на этом посту. Но то, что понятно как искушение для избранных законодателей, тем не менее, прискорбно в тех, кто не испытывает такого рода искушения. Какими бы ни были иные аргументы в пользу поддержания морали, никто не должен думать даже тогда, когда общественная мораль поддерживается «подавляющим большинством» или характеризуется широко распространенными «нетерпимостью, возмущением и отвращением», что верность демократическим принципам требует от него признать, что оправданно навязывание ее меньшинству.

Заключение

Я НАДЕЮСЬ, что эти три лекции достаточно ясны и достаточно кратки, чтобы сделать ненужным их детальное резюме. Вместо этого я скажу в заключение несколько слов о том методе аргументации, который я применял. Я с самого начала исходил из того, что любой, кто поднимает или готов обсуждать вопрос, обоснованно ли поддерживать мораль, принимает ту точку зрения, что реальные институты любого общества, включая его позитивную мораль, открыты для критики. Следовательно, утверждение о том, что оправданно поддерживать мораль, является, подобно его отрицанию, тезисом критической морали, требующим для своей поддержки некоторого общего критического принципа. Оно не может быть установлено или опровергнуто просто указанием на реальные практики или мораль некоторого конкретного общества или обществ. Лорд Девлин, чей тезис я назвал умеренным, как представляется, принимает такую позицию, но я утверждаю, что общий критический принцип, который он задействует, а именно, что общество имеет право предпринимать любые шаги, необходимые для его сохранения, недостаточен для его целей. Нет никаких данных, свидетельствующих о том, что для сохранения общества требуется поддерживать его мораль «как таковую». Его позиция лишь создает видимость спасения от этой критики, принимая путаное определение того, что есть общество.

Я также с самого начала исходил из того, что любой, кто рассматривает этот вопрос как открытый для обсуждения, с необходимостью принимает критический принцип, занимающий центральное место во всей морали, согласно которому страдания людей и ограничение свободы являются злом, ибо именно поэтому поддержание морали при помощи права требует обоснования. Затем я попытался обнажить и освободить от двусмысленности формулировок общие принципы, лежащие в основе нескольких разновидностей более крайнего тезиса о том, что поддержание морали или ее сохранение от изменения ценны независимо от их благотворных последствий в виде сохранения общества. Эти принципы на самом деле предлагают нам рассматривать в качестве ценностей, ради которых мы должны ограничить свободу людей и причинить им страдания наказаниями, вещи, которые, как кажется, принадлежат предыстории морали и вполне враждебны ее общему духу. В их число входит всего лишь внешнее подчинение моральным нормам, вызванное попросту страхом; удовлетворение чувств ненависти к нарушителю или наказание его в качестве «воздаяния» даже тогда, когда нет жертвы, за которую надо отомстить или призвать к справедливости; осуществление наказания как символ или выражение нравственного осуждения; само ограждение от изменений любой общественной морали, какой бы репрессивной или варварской она ни была. Я, несомненно, не доказал, что эти вещи не являются ценностями, сто́ящими тех человеческих страданий и потери свободы, которыми за них нужно заплатить; возможно, достаточно показать, что предлагается за эту цену.