Книга Милая Роуз Голд - Стефани Вробель

Мне нравится думать, что тюремную жизнь мне облегчили не мои габариты, а моя харизма. Главное, что на зоне, что за ее пределами, – это заручиться поддержкой тех, в чьих руках власть. Когда охрана и надзиратель оказались у меня в кармане, заключенные тоже подчинились. Они перестали видеть во мне отвратительно оптимистичную копию Санта-Клауса. Я оказалась полезной. Новый приступ детского воя прерывает мои размышления в шесть утра. Я уже и забыла, какими крикливыми бывают младенцы.

Дверь родительской спальни открывается. За воплями малыша я не слышу шагов Роуз Голд. Звуки удаляются – она идет на кухню или в гостиную. Я спускаю ноги на пол и сажусь на кровати. Мне нужно спрятаться куда-нибудь от этих блестящих голубых глаз.

Я иду в гостиную и обнаруживаю там Роуз Голд, которая кормит Адама из бутылочки.

– Доброе утро, – говорю я.

Я замечаю, что дверь, ведущая в подвал, открыта, и торопливо закрываю ее. Дочь смотрит на меня. Ее волосы торчат во все стороны. Под глазами темные синяки.

– Доброе. Он мешал тебе ночью? Прости.

Это слово звенит у меня в ушах. Получается, она может извиниться за своего плачущего сына, но не за то, что упекла меня в тюрьму.

– Спала мертвым сном, – щебечу я. – Ты завтракала? Я приготовлю яичницу.

На кухне я включаю радио. Когда я понимаю, что звучит песня Every Breath You Take[9] группы The Police, я улыбаюсь и делаю громче. Из холодильника я достаю упаковку яиц. Роуз Голд ставит пустую бутылочку на стол и помогает Адаму отрыгнуть после кормления.

– Не трудись. Я съем злаковый батончик или тост.

– Тост? Это совсем мало, ты не наешься.

Роуз Голд пожимает плечами.

– Не привыкла много есть по утрам. – Она продолжает поглаживать малыша.

– Съешь хотя бы одно яичко! – возражаю я. Пожалуй, неудивительно, что она не фанат моего кулинарного таланта.

– Не все так много едят, как ты, – огрызается она.

Это задевает меня, и я умолкаю. Я кладу два кусочка хлеба в тостер и достаю три яйца из упаковки. Потом включаю плиту – вспыхивает голубой огонь.

Даже в детстве я была крупновата. До того как мое тело стало округлым, оно было квадратным, и я морщилась, слыша комментарии окружающих. «Коренастая», «кость широкая», «плотная». Все эти слова были весьма прозрачными намеками, не позволявшими мне забыть, что я больше похожа на мальчишку, чем на девочку. Я занимала слишком много места. Я доедала все, что клали мне на обед в коричневый бумажный пакетик. Джимми Барнетт, бывало, шутил: «Салфетку тоже съела?» Но никто не травил меня из-за лишнего веса. Прозаичность этих замечаний была чуть ли не хуже всего. Все знали: Пэтти крупная, Земля вращается вокруг Солнца, заказывать хот-дог с чили в забегаловке у Грязного Дуга нельзя, если не хочешь следующие двадцать четыре часа услаждать чужой слух звуками из задницы.

Представьте, каково это: прийти в магазин одежды в десять лет и услышать, что платья – это «не для тебя». «Неужели ни одно не подойдет?» – пискнула я. Там висели сотни платьев самого разного кроя, фасона и цвета. Вместо ответа на мой вопрос продавщица скорчила гримасу. Трудно быть маленькой девочкой, когда ты совсем не маленькая.

Раньше я мечтала, что приведу себя в форму, сяду на какую-нибудь безумную диету из перцового сока, заплачу тренеру, который будет кричать на меня, пока я топчусь на беговой дорожке, как бывает во всех этих реалити-шоу. Но между кормлениями Роуз Голд, ее обучением и походами к врачу проще было жевать «Орео» и запивать диетической колой. Только в тюрьме я поняла, насколько я сильная и как полезно мое крупное тело. Чем больше места я занимаю, тем реже мной осмеливаются помыкать.

Я делаю яичницу-болтунью и, спрятав подальше свою обиду, намазываю маслом тост для Роуз Голд. Потом бросаю взгляд на дочь. Она прилипла к экрану телефона.

– Что там у тебя такое?

– Инстаграм.

Мое молчание меня выдает.

– Это такая соцсеть, – добавляет она.

– Как фейсбук? – спрашиваю я, надеясь, что это не слишком глупо.

– Да, только круче.

Я предпочитаю не выяснять, чем именно фейсбук лучше инстаграма; вместо этого я перехожу к вопросу, который действительно меня интересует:

– Так кто вчера звонил?

Роуз Голд, до этого напоминавшая зомби, оживляется.

– Никто.

– Не похоже, что никто, – замечаю я будто между делом. – Выглядело так, будто бы ты увидела привидение.

Она молчит. Мы смотрим друг на друга через кухню. Я жду, что Роуз Голд уступит, но, к моему удивлению, она держится.

– Это был отец Адама? – высказываю я догадку.

Роуз Голд, помедлив, все же кивает:

– Он вдруг решил, что хочет вернуться. А до этого девять месяцев знать меня не желал. Я сказала ему, чтобы отвалил.

– Почему у вас не сложилось? – спрашиваю я ласковым тоном.

– Он слился, когда узнал, что я беременна. – Голос Роуз Голд дрожит, но она гордо вскидывает подбородок. – Лучше выращу ребенка одна, чем с трусливым треплом.

Тут я с ней поспорить не могу. Роуз Голд, похоже, готова расплакаться, так что я спешу сменить тему.

– Какие на сегодня планы?

– Работа, – отвечает дочь.

– Не хочешь, чтобы я присмотрела за Адамом? – Я прикладываю все усилия для того, чтобы в моем голосе не было слышно ни малейшего оттенка надежды.

Роуз Голд окидывает меня оценивающим взглядом.

– С тех пор как я вышла на работу на прошлой неделе, за ним присматривает миссис Стоун.

Вот это новости. Во время одного из посещений Роуз Голд сказала, что в последнее время почти не разговаривает с Мэри Стоун. Я не видела свою бывшую соседку и бывшую лучшую подругу с момента окончания судебного процесса.

Я ставлю тарелку с тостом перед Роуз Голд.

– Ты отвозишь его к ней или Мэри сама его забирает?

– Она его забирает. Тебе бы лучше спрятаться, когда она придет.

– Почему?

– Она теперь тебя не особенно жалует. – Роуз Голд усмехается.

– Ах, это. – Я лишь отмахиваюсь. – Нам с Мэри нужно о многом поговорить. Разрешить некоторые недоразумения.

Роуз Голд явно настроена скептически. Она отодвигает от себя тарелку с тостом, не доев кусочек.

– Хочешь, я посмотрю за Адамом, а ты пока сходи в душ? – предлагаю я.

– Было бы замечательно.

Это самые добрые слова, что я услышала от родной дочери за все утро. Облегчение, которое она испытывает, почти физически ощутимо. Мы обе знаем, как тяжело растить ребенка одной. Я смотрю, как Роуз Голд смотрит на него. Ее взгляд полон любви к сыну. Немного помедлив, дочь вручает Адама мне. Мой план начинает работать.