Книга Рось квадратная, изначальная - Борис Завгородний

А ведь мог бы он и в каморном поехать, прикинул Благуша, бабок вполне хватало. Даже Минуту мог бы пригласить… Славно бы уединились, оторви и выбрось… Только дорога ещё длинная, и думать надо о завтрашнем дне. Ничего, перебьётся. Да и кто такая ему эта Минута? Конечно, девица симпатичная, вежливая, улыбчивая – славная, одним словом. Но и только. Его же – Милка ждёт. А формы у Милки куда приятней и на взгляд, и на ощупь будут, чего только грудь да бёдра стоят, эх, оторви и выбрось, быстрее бы вернуться да облапить милую! В жизни большего удовольствия не получал! А у «славной» Минуты – кожа да кости, поди, под храмовым плащиком, и росточком не вышла, всего-то ему по подбородок будет. Минута и есть.

Благуша распахнул дверь в конце вагона, насторожённо выглянул в тамбур. А вдруг недостающий Пивень здесь? Но нет, пусто, лишь в окнах бесшумно стелется степь, кланяясь травами на ветру, да изредка мелькают веховые олди. А тамбур-то здесь куда просторнее, чем прежние, обратил внимание Благуша, меряя его шагами, – десять шагов в длину! Понятое дело, для махиниста – все условия!

Остановившись перед дверью, ведущей уже в нутро самой Махины, он занёс было кулак, чтобы постучать, но сразу не решился, так и замер с поднятой рукой, испытывая чуть ли не священный трепет перед махинистом. Это ж какой талантище нужно иметь, чтобы управлять такой сложной штукой, как Махина!

Но время не ждало. Кто знает, что сейчас делают бандюки в вагонах? Может, уже грабят неповинных седунов? Может, уже ищут его, Благушу? Может, вот прямо сейчас сзади откроется дверь и…

Благуша вздрогнул и, затаив дыхание, напряжённо прислушался. Послышалось? Шаги? Да нет, и впрямь послышалось… Вот же разыгралось проклятое воображение, оторви и выбрось, аж в пот бросило!

Благуша торопливо смахнул проступившую на лбу испарину рукавом армяка. Затем, собравшись с духом и заранее приготовившись, ежели надобно, терпеливо ждать, осторожно постучал в дверь костяшками пальцев. Но едва рука успела коснуться стальной поверхности, как дверь распахнулась во всю ширь, словно только стука Благуши и ждала, и… рослый и дородный Благуша тоненько ойкнул, чувствуя, как сердце от внезапного страха ухнуло в самые пятки, а потом и ещё ниже, проваливаясь сквозь каблуки и шлёпаясь прямо под колёса Махины.

Высунувшись из дверного проёма, над его головой нависла жуткая харя. Чуть ли не с потолка. Харя была красной, у неё имелись маленькие чёрные глазки, казалось просверливающие тебя насквозь, из-под напоминающего переспелую сливу и формой, и цветом носа выбегали, ложась на плечи и даже свисая с них, рыжие усищи толщиной никак не менее ладони, а по верху хари во все стороны торчали растрёпанные и рыжие же патлы. Благуша обнаружил, что ему пришлось чуть ли не до отказа повернуть голову слева направо, чтобы окинуть взглядом затянутые до треска в чёрную шёлковую рубаху плечи едва поместившегося в коридоре великана.

Не успел слав опомниться и пуститься наутёк, как бандюк сцапал его за грудки и одним мощным рывком втащил в махинное отделение, попутно ударом ножищи с грохотом захлопнув за собой стальную дверь.

– Ну наконец-то хоть один дудак сообразил в гости зайти! – Бандюк радостно оскалил жёлтые зубы, дохнув на слава таким жутким сивушным перегаром, что, окажись в столь несчастный для себя миг здесь птица, сверзнулась бы вниз на лету. – Ну проходи, проходи!

– Да я это… да я не то… да я как-то… мимо тут… – невразумительно забормотал слав, чувствуя себя в руках великана, как беспомощная игрушка чувствует себя в руках злого ребёнка, собравшегося пооткручивать этой игрушке всё, что болтается.

– Да заходи, чудик, пар те в задницу! Я ж тут от скуки скоро или совсем стуманюсь, или сопьюсь без собутыльника напрочь! Золушок-то мой, помощничек хренов, заболел, пришлось ходку в одиночку делать!

И без дальнейших уговоров рыжий здоровяк так же бесцеремонно подтащил Благушу к обнаружившемуся в двух шагах металлическому столику под смотровым окном, с парой табуреток по бокам. Да с размаху и усадил на одну из них. Силой детина обладал столь мощной, всесокрушающе первобытной, что противиться ему не было никакой возможности. Благуша и не противился, лишь слабо трепыхался.

Рухнув на соседний табурет, жалобно и пронзительно застонавший под массивной тушей, бандюк протянул Благуше широченную лапу, смахивающую размером и видом скорее на лопату, чем на человеческую пятерню, и заявил:

– Давай знакомиться, я – Ухарь, махинист, а тебя как звать-величать, пар те в задницу?

– Махинист? – слабо пискнул Благуша. Затем прокашлялся и уже нормальным голосом повторил: – Махинист?! – И с жаром пожал огромную лапу сразу двумя руками, – Оторви и выбрось, а я уж тебя за бандюка принял!

– Это ещё почему? – грозно насупил брови Ухарь.

– Да я к тебе шёл, чтобы предупредить, – торопливо заговорил слав, не желая затрагивать щекотливую тему, – в общих вагонах ватага Рыжих объявилась! Соседка сказала, что на предпоследней остановке влезли, когда я спал, а как проснулся – они уже тут, песни во всё горло дерут, под балабойку…

Объясняя Ухарю, что к чему, попутно Благуша с любопытством вертел головой, осматривая внутреннее помещение Махины, так называемой махинерии, куда довелось попасть впервые в жизни. Кабина оказалась весьма просторной, шагов десять в длину, не меньше, да шагов шесть в ширину. В задней стенке, рядом с тамбурным выходом, прорисовывались дверцы встроенного шкафа-запасника и клоацинника, который можно было опознать по характерной табличке, изображавшей тучку, пролившуюся дождём. Рядом – просторный лежак, чтоб, значит, махинист мог в пути отдохнуть. Посерёдке, как свеча, торчал здоровенный, в два обхвата, железный бочонок парового котла с навешанными на поверхность различными приспособами для обслуживания. Котёл шумно гудел топкой и попыхивай паром из щелей отводящих труб, уходивших куда-то в потолок. Ну а впереди, как раз под окнами – огромным, во всю ширь махинерии, лобовым и двумя поменьше – боковыми, – располагался вогнутый щит, навороченный куда как круче котла. От всевозможных циферблатов со стрелками, рычажков, колёсиков, рядов подсвеченных изнутри разным цветом квадратных окошек и просто загадочных выступов аж рябило в глазах! Напротив всей этой разноколесицы из пола торчало вместительное мягкое кресло для самого махиниста, на чём, собственно, осмотр махинерии можно было и закончить. Ах да, ещё была боковая дверь, как раз напротив кресла, сейчас наглухо запертая, куда махинист заходил со Станции перед началом рейса и куда, само собой, выходил по его окончании. Переться через вагоны, чтобы воспользоваться выходом для седунов, конечно же, было не с руки, да и не по положению…

– Песни – это хорошо-о, – задумчиво протянул Ухарь, выдёргивая пробку из неизвестно откуда появившейся в его руках трёхлитровой бутыли. – Люблю я песни, пар им в задницу. Сюда их пригласить, что ли?

– Кого? – не понял Благуша, всё ещё находясь под впечатлением осмотра кабины.

– Да Рыжих, всю их ватагу с ватаманом в придачу, – так же задумчиво пояснил махинист, подвигая к нему уже наполненную оловянную чарку, тоже возникшую словно из воздуха. – Места вроде на всех хватит, а сивухи у меня тут на два рейса припасено.