Книга Ритуал - Марина и Сергей Дяченко

Огонь задымил и, как показалось ей, погас. Она готова была уже заплакать, когда из-под горы сваленных на башне факелов выполз неуверенный дымок.

Юта отступила. Костер вдруг вспыхнул, немного опалив ей волосы. Факелы у Армана были на редкость хороши, и Юте пришлось уступить площадку, окруженную каменными зубцами, бушующему огню.

Ветер бессильно ярился, только раздувая пламя на верхушке башни. Хлестал дождь, пылала груда осмоленных палок, Юта стояла внизу, на темной лестнице, и сжимала ладони.

Увидит? Или уже мертв? Увидит?

Арман увидел, но не сразу сообразил, что это не мираж и не видение.

Огонек казался далеким, слабым и маленьким. Но это был единственный маяк в этой мешанине из неба, воды и смерти.

И он полетел на огонек, бросаясь в сторону всякий раз, когда слышал над головой негромкий треск, предвещающий очередной разящий удар.

Море разевало сотни жадных пастей, окруженных пенными губами. Море хотело пожрать дракона.

Но огонек близился, и рос, и оборачивался костром, и вставала из темноты громада замка, и, последним усилием увернувшись от молнии, он бросил измученное драконье тело во Врата.

* * *

Утром небо очистилось. Площадка на вершине западной башни хранила следы пожарища — черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел.

Арман прошелся по пеплу, и ноги его проваливались по щиколотку, оставляя за собой глубокие бесформенные следы — Арман хромал.

Руки его, особенно правая, болели и ныли от плечей до самых кончиков пальцев. Губы растрескались, глаза воспалились и едва выглядывали из припухших век. Горло потеряло способность издавать членораздельные звуки, и говорить поэтому приходилось шепотом.

— Я видел отца, — шепотом же сказал он Юте.

Та, сдержанная внешне, но изнутри переполненная сознанием собственного героизма, удивилась:

— Отца?

— Мне показалось… Отец погиб от удара молнии и рухнул в море. Я тогда еще чешуей не покрылся.

Помолчали. Арман осторожно двигал правым плечом, слушая, как стонут суставы.

— Отец иногда приходит ко мне во сне… Ты знаешь, у меня был очень суровый дед. Он воспитывал меня, когда я осиротел. Но он презирал меня. Он и отца презирал за то, что у него не было больше сыновей, моих братьев, способных убить меня в поединке…

Арман сипел, ему было трудно говорить.

— А мать? — спросила Юта, и тоже шепотом.

— Не помню… Отец рано… потерял мою мать.

Море, желтое после шторма, захламленное обрывками водорослей и рваными медузами, неуклюже возилось у подножья башни. Юте вдруг представилась молчаливая, печальная женщина — дракониха в облике человека, и как она стояла на башне и ждала — мужа? Сыновей?

— А… какие они, женщины-драконы?

Арман молчал долго, и Юта поняла, что он так и не ответит.

— А вам бы хотелось… иметь братьев? — спросила Юта тогда.

Арман смотрел на море.

— У меня две сестры, — сказала Юта, будто раздумывая о чем-то. — у Вертраны, конечно, скверный нрав, но она по-своему любит меня. И я ее. А Май добрая и веселая, мне было бы одиноко, не будь у меня сестер… Мне и так одиноко.

Она вдруг улыбнулась своим мыслям:

— А знаете, когда мне было лет десять, я умела подстрелить из рогатки муху…

— Да? — удивился Арман. — А что такое рогатка?

Сладостно щурясь, Юта смотрела вдаль:

— Рогатка… Пажи, и поварята, и все детишки дворца ходили за мной табуном, и не видели, какая я дурнушка, им было плевать…

— Ну, — протянул Арман в нерешительности, — не такая уж…

Принцесса усмехнулась:

— Вам-то зачем деликатничать? Из-за моего уродства много слез пролилось. И моих, и чужих… Знаете, как бывает, когда ребятишки, повзрослев, вдруг увидят во вчерашней предводительнице — посмешище?

— Не знаю, — сказал Арман со вздохом.

— И не надо, — согласилась Юта. И тут же, без перехода, спросила: — А что такое промысел?

Арман смотрел, как рождаются над горизонтом облака, светлые, с округлыми мягкими боками и плоской подошвой внизу.

— Что такое промысел? — голос Юты дрогнул.

— Это, — медленно ответил Арман, — то самое, чем так прославились мои предки и в чем я совершенно не преуспел. Это древний обряд, связанный… ты уверена, что действительно хочешь об этом узнать?

— Я уверена, — чуть слышно пробормотала Юта.

Арман разминал кисть правой руки пальцами левой…

— …связанный с похищением и последующим пожиранием принцесс.

Юта не побледнела, не закричала и не закрыла глаза.

— Что ж, — сказала она после паузы, — чего-то в этом роде я ожидала.

— Действительно? — удивился Арман.

Красавцы-калидоны плавно кружили над гнездом, то и дело вяло покрикивая.

— Значит, — спросила Юта тихо, — и доблестный Сам-Ар, и сыновья его, и Лир-Ир, и Нур-Ар, и Дир-Ар, и сын его Акк-Ар…

— Как ты запомнила? — удивился Арман…

— …все они были людоедами? — прошептала Юта, не обращая на него внимания.

Арман размял кисть правой руки и принялся за локоть.

— Людоедами… Какое… неудачное слово.

Юта не слышала его. На лице ее застыла маска не страха даже, а отвращения.

— Я разбирала их письмена… Я читала летопись их жизни… Они… Я думала, они были могучие, славные… А они ели людей, к тому же женщин!

— Не женщин, а невинных девушек, — пробормотал Арман. — Принцесс.

Юта обернулась к нему, и глаза ее исполнены были горечи и гнева:

— И тот, кто написал на камне эти строки… «Я поднимаюсь к небесам, и моя тень лежит в скалах, маленькая, как зрачок мышонка»… Это написал людоед?

— Нет, — быстро сказал Арман. — Это я написал.

Она уставилась на него, позабыв закрыть рот.

— А я не людоед, Юта, — он сжал свой локоть до хруста, — я же сказал тебе, что не преуспел в промысле… Потому я выродок, потому я ничтожество, потому я себя презираю.

— Презираешь?! — от потрясения Юта перешла на «ты».

— Послушай, у всякого рода свои законы… Твои сородичи презирают тебя, потому что ты некрасивая. Это считается изъяном. А мой изъян — в другом… Я… Ну, когда я был юношей, то я… Мой дед мог перешибить мне хребет одним ударом своего хвоста… Он… Я боялся его сильнее смерти, но это… Послушай, что ты так в меня вперилась? Сам не знаю… зачем тебе это… конечно, неинтересно.

Желая сгладить мучительную неловкость от своих нелепых слов, Арман вдруг протянул руку и с силой зашвырнул в море обгоревший факел.