Книга Жюльетта. Том II - Маркиз Де Сад

— О, небо! — восхищенно проговорила я. —Возможно ли, что в двух разных местах, удаленных друг от друга на пятьсот лье,Природа создала две столь близкие души?

— Что я слышу, Жюльетта! — удивиласьОлимпия. — Ты тоже либертина? Но если это так, мы можем насладиться другдругом и без любви, мы можем извергаться, купаясь в грязи и мерзости, каксвиньи, сможем привлечь к нашим утехам и других. Ах, дай мне съесть тебя, моягорлинка, дай зацеловать тебя до смерти; мы со всей страстью предадимся своимпривычкам к роскоши, излишеству и невоздержанности; мы привыкли ни в чем себене отказывать, пресыщению нашему нет предела, и только идиотам не дано понять,что можно находить в этом удовольствие.

Олимпия бормотала эти слова и при этом раздевала меня,раздевалась сама, и, сбросив с себя все одежды, мы сплелись в жарких объятиях.Первым делом Боргезе взяла меня за колени, раздвинула мне бедра, ее рукиобхватили мои ягодицы, а язык глубоко проник в вагину. Меня охватила теплаяволна истомы, я закрыла глаза и отдалась изысканной ласке, и скоро лесбиянкажадно сглотнула первую порцию нектара; после этого я приступила к активнымдействиям, повалила ее на подушки, щедро разбросанные по всему будуару, и мояголова оказалась в объятии ее бедер — я изо всех сил сосала ей влагалище, а онастоль же неистово, таким же образом ласкала меня. В таком положении мыизверглись шесть или семь раз почти без передышки.

— По-моему, нас слишком мало, — заметила мнеОлимпия, когда мы утолили первый приступ похоти. — Двоим женщинам трудноудовлетворить друг друга без посторонней помощи, давай позовем служанок — онипрелестны, самой старшей еще нет и семнадцати, а младшей четырнадцать, но у нихдостаточно опыта. Не проходит и дня, чтобы они не оказывали самые высшиепочести моей куночке. Так ты не возражаешь?

— Не сомневайся, я, так же как и ты, обожаю такие вещи.Все, что служит распутству и подогревает страсти, я люблю безумно.

— Да, радость моя, нельзя пренебрегать ничем, что насвоспламеняет, — подхватила Олимпия. — Ах, как несчастны стыдливые иробкие женщины, которые получают наслаждение только в обители любви и законногобрака и воображают, будто без этого нельзя удовлетворить свою страсть.

Княгиня дернула за сонетку, и в тот же миг в комнатепоявились пятеро обнаженных девушек, которые, без сомнения, только и ждалиэтого сигнала. Все они были красивы и гибки, и когда они окружили Олимпию — аони сделали это сразу, — мне показалось, что я вижу перед собой Граций,хлопочущих вокруг Венеры.

— Жюльетта, — сказала княгиня, — эти девушки,все вместе, искупают тебя в самых волнующих ласках и, я уверена, выжмут из тебяостатки спермы, а я буду любоваться твоим оргазмом, и большего мне не надо. Тыне представляешь себе, какое удовольствие я получаю, наблюдая за тем, каккрасивая женщина приходит в экстаз. Я же буду мастурбировать и предоставлюсвободу своему воображению и уверяю тебя, что оно зайдет очень далеко.

Моя похотливость охотно приняла это предложение, и я,улыбаясь, откинулась на подушки. Олимпия сделала необходимые распоряжения, икартина составилась следующим образом: меня уложили на некое подобие качели,сплетенной из толстых и мягких веревок и низко свисавших над кушеткой; одна издевушек, оседлав меня, прижалась влагалищем к моему лицу, мои ягодицы касалисьлица другой девушки, в чьи обязанности входило облизывать мой задний проход.

Третья сосала мне вагину сверху, а я руками ласкала двухоставшихся служанок. Олимпия, не спуская с меня жадно блестевших глаз, держалав свободной руке шелковый шнурок, управлявший механизмом моего необычного ложа,и мягкими, незаметными подергиваниями приводила его в движение, и эти плавныеколебания многократно усиливали ласки и доводили их до невероятногосладострастия. Скажу со всей ответственностью, до тех пор я ни разу неиспытывала ничего подобного. Но и это еще не все — случилось нечто совершенноневозможное, что превзошло все мои ожидания: неведомо откуда послышались звукивосхитительной музыки, будто я оказалась в волшебных восточных сказках, будтоперенеслась в исламский рай, наполненный истомой и райскими девами, которыхпророк обещал в награду правоверным; мне показалось, что они заласкают меня досумасшествия и бросят в пучину похоти, не имеющей ни границ, ни пределов.Качели качались в такт музыке, я утратила всякое чувство реальности, исчезловсе, что связывало меня с ней, все, кроме последней единственной связи —судорожных всхлипов восторга. Экстаз продолжался целый час; потом в гамаквлезла Олимпия, и еще час с лишним я бурно ласкала свою хозяйку в придуманнойею колыбели сладострастия, после чего мы дали себе передышку и возобновилинаслаждения, разноообразив их новыми искусными выдумками.

Мы легли на груды подушек, устилавших пол, и положили междусобой самую прелестную из девушек. Она ласкала нас руками, двое других сосалинам вагину, а еще двое, опустившись над нами на четвереньки, прижалисьвлагалищем к нашим губам. Так прошел еще один час, и девушки поменялисьместами. Теперь мы обсасывали тех, кто перед этим ласкал наши куночки, те же,кого ласкали мы, переместились вниз и прильнули к нашим промежностям, а музыкапродолжала играть. Наконец, Олимпия спросила меня, не позвать ли нам имузыкантов.

— Конечно, давай и их сюда, — и я добавила, чтохочу, чтобы весь мир оказался здесь и стал свидетелем моего неземного счастья.

— О, мой херувим, мой ангел небесный, — защебеталаОлимпия, страстно целуя меня в рот. — Ты бесстыдная, отъявленная маленькаясучка, и я обожаю тебя за это. Такой должна быть каждая женщина, все истинныеженщины таковы, за исключением идиоток и дурочек, которые даже не знают, чтотакое наслаждение. Каким словом еще назвать тех, кто не отдается каждомувстречному и поперечному, невзирая на его пол, возраст и происхождение? Ах,Жюльетта, разврат — вот самый священный закон, запечатленный в моем сердце;цель моей жизни — проливать сперму, это главная моя потребность и единственнаярадость; как мне хочется сделаться проституткой, причем самой непотребной идешевой. При этой мысли у меня вскипают мозги и в жилах разливается жаркоепламя. Я хочу подвергаться самым низким унижениям, хочу, чтобы меня заставлялиупотребить тысячи мерзостей и гнуснос??ей, которые понимают ленивые ибеспробудные члены. Я хочу сделаться игрушкой, жертвой, подтиркой самых гнусныхразвратников, чтобы они творили со мной все, что пожелают. Я с радостью вынесувсе, даже пытки и истязания. Давай сделаемся шлюхами, Жюльетта. Давай торговатьсвоим телом, давай превратим его в сточную канаву и раскроем свои ненасытные,свои плотоядные, свои оскаленные влагалища! — раскроем и рот, и заднююнорку, все свои отверстия отдадим на поругание! Лопни мои глаза, дорогая, уменя начинает кружиться голова; я чувствую себя как нетерпеливый боевой скакун,чьи дрожащие бока требуют шпор, я дойду до сумасшествия, до погибели, я знаюэто — о, как я это знаю, ибо это неизбежно, — но мне на все наплевать…Меня даже оскорбляют наши титулы и уважение, которыми мы окружены, потому чтоони, хотя и облегчают наше распутство, но в то же время лишают его ореоланезаконности: а мне надо, чтобы весь мир знал о том, чем я занимаюсь, чтобыменя потащили по всем улицам, как самую грязную и бесстыдную потаскуху, иподвергли публичному унижению… Ты думаешь, я страшусь такой участи? Отнюдь.Будь, что будет, — меня ничто не остановит… Кандалы, позорный столб, дажевиселица будет для меня почестью, троном наслаждения, с которого я брошу вызовсамой смерти и буду извергаться от удовольствия, что погибаю жертвой своихпреступлений, и при мысли о том, что в будущем мое имя станет синонимом порока,что целые поколения будут трепетать, услышав его. Вот до чего я дошла,Жюльетта, вот куда привело меня распутство, и в таком состоянии я хочу жить иумереть. Я признаюсь тебе в этом только потому, что обожаю тебя. Быть может, тыжелаешь услышать вещи еще более ужасные? Тогда знай, что я стою на пороге того,чтобы с головой окунуться в чудовищный разврат; вот в этот самый миг последниепредрассудки тают в моем сердце, исчезают последние рамки и границы: я решиласовершить самые черные злодейства, на какие только способно мое воображение, сглаз моих спадает пелена, я вижу пропасть, разверзстую у моих ног, и безстраха, с восторгом, готова шагнуть в нее. Я с презрением плюю на этувыдуманную честь, которая лишила счастья стольких женщин, за которую онидержатся, ничего не получая взамен. И что вообще такое честь, где она прячется?Только в человеческой мысли, но только те мысли заслуживают уважения, которыеведут к счастью, то есть наши собственные мысли и никак не чужие. Мудрость жезаключается в том, чтобы презреть мнение публики, которое от нас не зависит,чтобы отбросить нелепое понятие чести, сулящее нам счастье только через многиелишения; попробуй сделать этот шаг, и очень скоро ты обнаружишь, что можно житьтак же прекрасно и весело, будучи объектом всеобщего осуждения, как и имея наголове жалкую диадему уважения. Я хотела бы обратиться ко всем своимнаперсницам по распутству и злодейству с такими словами: последуйте моемупримеру и наплюйте на это пустое понятие чести, как вы делаете со всеми прочимигнусными предрассудками: один лишь миг моральной распущенности или самоеэлементарное плотское наслаждение в миллион раз слаще, нежели все сомнительныеудовольствия, которые доставляет честь, только тогда вы узнаете, насколькосладострастнее станут ваши радости, когда этот призрак испарится.