Книга Однажды летом в Италии - Люси Гордон

— Это претенциозное чудовище? Я построил его, чтобы спрятать свои чувства. Я не мог рассказать миру, как на самом деле отношусь к памяти своей жены.

Холли побледнела.

— Я ненавидел ее. Ненавидел всеми фибрами своей души за то, что она годами жестоко обманывала меня. Ненавидел за то, что она не сказала мне правды, и еще больше возненавидел, когда она наконец рассказала ее.

Маттео на мгновение закрыл глаза.

— Все эти годы я любил ее, она была для меня всем. Я положил свою жизнь к ее ногам. Все, что принадлежало мне, было ее, и она это знала. Знала и в то же время…

Он открыл глаза и повернулся к ней, так что его голова оказалась рядом с высеченными на мраморе словами «любимая жена».

— Я ошибочно полагал, что у меня есть все. Мне следовало понимать, что у человека, который так думает, нет ничего. Когда он считает, что идет по твердой дороге, то на самом деле шагает по висящему над пропастью канату. Пропасть все время зияла, но я ее не видел.

— Хотите сказать, она разлюбила вас?

Маттео горько усмехнулся.

— Я хочу сказать, что она никогда и не любила меня. Вышла за меня из-за денег. У мужчины, которого она любила, англичанина по имени Алек Мартин, не было ни гроша. Думаю, она остановила свой выбор на мне, когда увидела этот дом и сад. Я узнал о ее предательстве незадолго до трагедии. Она похвасталась мне, что спала со своим любовником до самой нашей свадьбы, поэтому Лиза и родилась так быстро.

— Хотите сказать?

— Да. Моя маленькая девочка вовсе не моя. Все это время она была ребенком другого мужчины.

Холли сделала глубокий вдох, не веря своим ушам.

— Он уехал после того, как мы поженились, — продолжал Маттео, — и его не было видно несколько лет. Думаю, он зарабатывал деньги. А когда он вернулся, Кэрол решила бросить меня и уйти к нему. Я сказал, что не буду держать ее, но дочь она не получит. Вот тогда Кэрол и призналась, что Лиза не моя дочь. Через некоторое время после того, как они уехали, мне позвонили из больницы. Произошло крушение поезда, Кэрол погибла, а Лиза была серьезно ранена. Позже я узнал, что Мартин тоже погиб, но больше никому не было известно о его связи с нашей семьей. Все знают, что моя жена и ребенок поехали на поезде, который попал в крушение. Все остальное известно только мне.

— А Лиза… точно не ваш ребенок? Может быть, Кэрол так сказала, чтобы сделать вам больно?

Маттео покачал головой.

— Я думал об этом. Когда она была в больнице, я попросил сделать необходимые анализы. Моя жена сказала мне правду. Лиза не моя дочь. Нет смысла отрицать очевидное.

Холли не знала, что сказать. Между ними повисла тяжелая тишина.

— Когда состояние малышки улучшилось, — продолжил он через некоторое время, — я забрал ее домой. Не знал, что еще можно сделать.

— А Лиза знает правду?

— Нет. Я боялся, что Кэрол могла рассказать ей, но она, очевидно, считает меня своим отцом.

— Коим вы и являетесь во всех отношениях. Если вам так легче, испытывайте ненависть к своей жене, но маленькая девочка ни в чем не виновата.

— Думаете, я не понимаю этого? Она ни в чем не виновата, но…

— Никаких «но», — настаивала Холли. — Она такая же, какой и была, ребенок, который любит вас и который ничего не сделал, чтобы лишиться вашей любви.

Он с отчаянием смотрел на нее.

— Вы говорите то, что я тысячу раз повторял себе. Я делаю все, что в моих силах, чтобы она ничего не заподозрила, но любить ее по-прежнему я не могу…

— О боже, — прошептала Холли. Маттео взглянул на небо.

— Она была моим ребенком, а потом перестала. Когда я смотрю на нее, то вижу лицо женщины, которую ненавижу.

— А вы не можете простить Кэрол? — спросила Холли, понимая наивность этого вопроса.

— Простить? Вы сума сошли? Она годами смеялась надо мной, принимая мою любовь, искушая меня любить ее еще больше. И все это время мечтала о другом мужчине. Она брала и брала и ничего не давала взамен. Даже ребенок оказался не моим. Если бы она была мне верной женой в душе, я бы простил минуту безумия, но годы циничного, хладнокровного, расчетливого…

Содрогнувшись, Маттео замолчал.

— Простите, — пробормотала она, протягивая к нему руку.

Но он отошел от нее.

— Она притворялась даже тогда, когда мы занимались любовью. Она доводила меня до такого состояния, что я не мог трезво мыслить. Таким образом, я ничего не подозревал, ни днем, ни ночью. Кэрол не оставила мне на память ничего, кроме лжи. А вы хотите, чтобы я простил ее. Никогда! Я думал, вы прочувствовали, что такое vendetta, но вы ничего не понимаете.

— Так вы хотите научить меня? Хотите, чтобы я тоже думала только о себе и своих собственных заблуждениях? Но если я научусь этому, кто будет заботиться о невинном ребенке?

Маттео молчал. Он не успел прийти в себя, как она поднялась и зашагала к дому. Никогда еще она не испытывала такой ярости. Вместо того чтобы найти в дочери утешение, Маттео отвернулся от нее!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда Холли дошла до дома, какое-то внутреннее чутье подсказало ей, что подниматься наверх пока рано. Их разговор еще не окончен.

Она прошла в библиотеку, включила маленькую лампочку и услышала, как открылась дверь.

— Входите, — пригласила она его.

Маттео сделал несколько шагов и рухнул в кресло у окна.

— Простите меня, — тихо произнес он.

— Нет, это вы простите меня. Я не должна была бередить ваши раны.

— Я не имел права рассказывать вам. Я обещал себе, что никто никогда не узнает. Не понимаю, почему вдруг поддался…

— Потому что вам надо было поделиться с кем-нибудь, или вы сошли бы с ума.

Он кивнул.

— А как насчет человека в больнице, который делал анализ?

— Он думал, что этот анализ нужен доктору. Никаких имен на бланке не было.

Холли содрогнулась при мысли о тех мучениях, которые судья тайком переживал, делая для всех вид, что оплакивает смерть жены.

— Я доверяю вам, — произнес он с мольбой.

— Я никому не расскажу, — пообещала Холли. — Ради Лизы и ради вас.

— Возможно, когда-нибудь Лиза узнает. Но не раньше, чем повзрослеет и сможет самостоятельно во всем разобраться. Поэтому я и держусь на расстоянии. Я боюсь, что она поймет по моему поведению, что я ничего не чувствую.

— Я не верю, что вы перестали любить ее, — горячо возразила Холли.

— А что, если это так? И я на самом деле слабый, тщеславный человек, который может любить только того ребенка, который является продолжением его самого?