Книга Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета) - Анхель де Куатьэ

Сказать? А вдруг его камеру прослушивают? Нет, нельзя говорить и нельзя отказываться. До тех пор пока она приносит доказательства, остается надежда, что ему сохранят жизнь. Хотя бы надежда.

— Да... — прошептала Саша.

— Что «да»? — грустно улыбнулся 63-22, как бы с подвохом, но на самом деле без всякого подвоха.

— Я прошу, — Саша сказала это так тихо, что даже сама не услышала своих слов.

63-22 лег на кровать, закинул руки за голову, закрыл глаза.

«Я думаю, она была святой, — начал он свой рассказ. — Ее сознание, глубокое, сильное, было мощным противовесом ее страсти. Это ведь только кажется, что чувства — что-то такое, что следует выставлять напоказ. Нет. Они обижают, досаждают, создают напряжение, стесняют, заставляют других людей к вам приноравливаться.

В чувствах, даже хороших, не говоря уже о плохих, нет ничего, что позволило бы ими восхищаться. Чувства — это животная реакция. Вот событие, вот впечатление, а вот реакция — то есть чувство. Глупо. Как рефлекс у лягушки. Если бы мозг лягушки весил, как и мозг человека, она бы реагировала так же. А человек, истинный человек, — это не трепетание чувств, это сознание, стремящееся к свету истины. Таков план создания.

Прекрасные «душевные порывы», которыми некоторые так гордятся, только порывы. В них нет внутренней силы, в них нет осмысленности, личного решения. Это лишь бессмысленный всплеск. Красивый, но бессмысленный. Истина нуждается в силе — не в импульсе, а в поступательном движении вопреки сопротивлению обстоятельств.

Она была такой — по-настоящему сильной. Ее звали Лита. Странное имя, от греческого litos, что значит — камень.

— Я прошу только об одном, будь честным со мной, — сказала она мне как-то.

— Я выполню любую твою просьбу, — ответил я.

— Ты ведь не любишь меня, правда? — ее голос дрогнул, но она смотрела на меня, и в ее глазах была любовь.

— Правда, я не люблю тебя. Прости.

— И если этого нет, то не будет никогда?.. — она едва сдерживала слезы, но в ее глазах по-прежнему была любовь и невероятная нежность.

— Никогда.

— Тебе плохо от того, что ты живешь со мной? — слеза покатилась по ее щеке, но она оставалась спокойной и нежной.

— Мне плохо от того, что тебе плохо.

— Мне не плохо, я люблю тебя... — ответила Лита,

— Это неправда.

— Да, это неправда, — Лита утерла слезы. — Мне плохо. Верно, я жду, что ты все-таки полюбишь меня. Когда-нибудь. Хоть чуть-чуть. Это неправильно. Я знаю. Я как бы обязываю тебя, а это дурно, скверно. Нельзя обременять того, кого любишь.

Лита смотрит в пол, в сторону, но только не на меня.

— А если ты узнаешь, что я не могу этого сделать? Совсем. Никогда.

— Я умру, — ответила Лита. — От тоски.

— Но я здесь, я рядом с тобой. У тебя есть то, что тебе нужно. А ты хочешь большего, ты хочешь невозможного. Лита, зачем ты создаешь безвыходную ситуацию?

— Безвыходную ситуацию, — повторила она за мной, словно шла тенью за моим сознанием. — Я все понимаю, сердцу не прикажешь.

— Дело не в моем сердце.

— Не в сердце? — Лита встрепенулась, печаль в ее глазах сменилась растерянностью. — Но в чем же тогда?!

— Дело в твоем сердце. И она ушла, совсем. Какой была ее причина? Ответь, и у тебя будут доказательства».

* * *

Саша плакала. Тихо роняла слезы. Они сбегали по ее щекам, неприятно задерживались па губах и на подбородке, а потом падали в открытую ладонь. Почему она плакала?.. Сложный вопрос.

Обычно люди плачут, потому что им жалко себя. Даже когда они оплакивают кого-то другого, они, на самом деле, плачут о себе. Они могут жалеть себя, потому что никогда больше не увидят того, о ком плачут. За этой жалостью может стоять страх — чужая, тронувшая их беда когда-нибудь может приключиться и с ними. Наконец, человек часто плачет просто от безысходности, от пустоты. Нам жалко себя, когда мы осознаем свое несчастье и свою конечность.

Какая причина была у Саши? Да, наверное, ей было жалко себя. Она слушала историю о безответной женской любви, и ей было жалко эту женщину, утратившую надежду на счастье. Ей было жалко его — 63-22, потому что он тоже был несчастен. Но главное — она плакала, потому что сама была несчастна. Она отчетливо поняла это только сейчас.

Еще вчера она смотрела на него, как на самого желанного мужчину на свете. Она была в восторге! До дрожи! Она даже думать не хотела о том, что с ней происходит. Она была как зверек — возбужденный, голодный и безумный. И ей не было страшно. Абсолютно! Она была счастлива. Она знала, чего хотела. Это было вчера...

А сегодня Саша вдруг увидела в нем, в этом «сексуальном объекте», человека. Пелена ее желания расступилась, и перед ней появилась личность — незаурядная, тонкая и красивая. Он был красив в том, как он думает, чувствует. И даже если эти чувства казались Саше странными, они все равно притягивали ее. Она почувствовала родную душу.

И что?! Что с того?! Вот сейчас эта родная душа лежит перед ней на кровати. И ей, этой душе, абсолютно безразлична Саша. Ей все равно, что Саша думает, что чувствует. Она самодостаточна. И поэтому в какой-то момент Саша, вне зависимости от того, любит она эту душу или нет, должна будет тихонько собраться и удалиться.

Можно, наверное, смириться с тем, что твоя страсть — блажь и глупость. Как болезнь, как временное помешательство. Рано или поздно это пройдет. Если в тебе достаточно внутренней силы, ты справишься. Главное понять, что ты просто запутался и дальше выбираться. Конечно, это не повод, чтобы чувствовать себя несчастной!

Но как быть, когда ты все понимаешь, а выхода все равно нет? Ты бережешь любимого, видишь в нем человека, пытаешься ему не досаждать своими чувствами, ценишь его свободу и право быть тем, кто он есть. Но легче от этого все равно никому не становится! Замкнутый круг. Несчастье с соблюдением принципов дипломатии.

Не лучше ли уж сгореть от страсти? Взять от жизни все, что можно, а потом сгинуть где-нибудь и не жалеть ни о чем?..

Так о чем же плакала Саша? О своем выборе?..

Она открыла глаза и уставилась на 63-22: «Господи, какой красивый... какой любимый. А они убьют его. Из мести, из страха, из зависти. Все равно. Не важно, почему. Они сделают это. И его больше не будет. Совсем. Его не будет. Никогда. — Саша разрыдалась в голос. — Хотя бы знать, что он просто жив... Просто знать... Глупый, жестокий, несправедливый мир...»

* * *

Только Саша вышла из камеры 63-22, как ее тут же попросили к Василию Васильевичу. Нужно было немедленно прийти в идеальную форму.