Книга Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

раскрытия преступлений в сентябре сего года выполнен на 110 процентов.

Ясно, а главное коротко.

Приехал инспектор:

— Как же вам удалось раскрыть больше того, что было совершено?

— Докладываю. Удалось раскрыть четыре несовершенных преступления. Но поскольку они были запланированы преступниками, то входят в отчетность. Мы их предотвратили.

— Интересно, очень интересно. Будем распространять ваш опыт.

Идея предельной централизации управления имеет свои исторические корни и причины. В частности, централизация была вызвана условиями военного времени. Но теперь-то войны нет — сорок лет. А централизация — мало сказать осталась, она развивается и крепнет. Недавно услышал на одном заводе:

— Дубль-централизация.

В нашей стране 100000 действующих (не считая мелких) предприятий. Это означает — у нас сто тысяч первоклассных, высокоталантливых руководителей, командиров производства во всех отраслях человеческой деятельности. Это же вселенская сила.

Освободите ее.

…Май 1955 года выдался в Москве чистым и теплым. На всех перекрестках благоухала сирень, словно город стал огромной корзиной с сиренью. В перерывах между заседаниями мы выходили на край косогора кремлевского холма и смотрели на простирающийся внизу город.

Тогда в Кремле три дня работало Всесоюзное совещание работников промышленности, я был на нем корреспондентом журнала «Новый мир». Вот когда мы начали говорить во весь голос о наших проблемах: показателях плана, новой технике, сокращении аппарата, администрировании.

Помню выступление тогдашнего директора «Уралмаша» Н. Глебовского. Он взволнованно и бесстрашно говорил о правах и обязанностях директора.

— В разделе «Обязанности» я предлагаю записать такое положение: «Параграф первый — директор обязан бороться за свои права».

Это было как прорыв плотины, аплодисменты волной прокатывались по залу, словно присутствующие жаждали услышать эти слова на бис. И до XX съезда партии тогда оставалось меньше года.

Прошло 30 лет. Наш разговор продолжается. Темы апробированы временем. Разве что страсти поостыли и бесстрашия поубавилось.

Тогда же после совещания я написал очерк «Стружка». Последний раз его переиздавали два года назад. Значит, актуален.

Как же это? 30 лет говорим об одном и том же — и ничего не меняется. Я писал в старом очерке, как при изготовлении лопаток турбины на Харьковском турбинном заводе 80 процентов металла идет в стружку. А всего в нашей стране в 1954 году по данным академика А. И. Целикова было произведено 6 миллионов тонн стружки.

Перемены однако есть. В 1984 году в стране стружки было произведено в два с половиной раза больше. Со стружкой стали обращаться бережно, стружку экономят. Более того, стружка включена в план.

Боюсь, что это уже навсегда.

Наши проблемы успели затвердеть, сделаться родными и близкими. Уже и не поймешь: то ли мы с ними на «ты», то ли они с нами.

Где взять такую волшебную шкатулку, чтобы спрятать туда все проблемы?

6. ГОРЯЧО — ХОЛОДНО

Юрий Иванович прочитал мои заметки в рукописи и многозначительно покачал головой:

— Не пойдет. Вы же все опрокидываете. А это что? Выступаете против государственных учреждений. И каких!

— Юрий Иванович! — в отчаянии воскликнул я. — Как можно! Я — «за»! Но только на новом уровне.

— Что же вы предлагаете? Где ваша позитивная программа? В частности, относительно министерств. Вам что — название не нравится?

— Дело не в названиях. Но чтобы это были ассоциации свободных промышленных предприятий. Пришла пора кончать с заклинаниями. Вместо заклинаний необходим естественный стимул. Чтобы каждый руководитель знал: если я даю, то и получаю. Надо раскрепостить заводы от централизации.

— Кто это сказал? — Юрий Иванович огляделся вокруг и даже голову приподнял ради широты обзора. — Разве есть такая директива?

— Есть! — не выдержал я. — Это веление времени.

— Вы слишком много на себя берете, — с достоинством продолжал он. — Я не могу допустить, чтобы вы чернили Госплан. У нас нет второго Госплана — и быть не может. А тем более восемь!

Зазвонил телефон. Юрий Иванович снял трубку и тут же вытянулся по стойке смирно перед аппаратом. Послышались взволнованные междометия, невольные всхлипы, по правой щеке Юрия Ивановича протекла слеза радости.

Я понял, что стал невольным свидетелем исторической минуты, а может быть, и звездного часа Юрия Ивановича.

— Пришла директива, — шептал в трансе Юрий Иванович, опустив трубку. Великая директива. Историческая. Какая мудрость. Глубина. Энергия.

— Да что решили-то, Юрий Иванович?

— Тихо! Тут надо говорить шепотом. Глубоко и мудро. Это мыслительно. Режим экономии — вот что нам сейчас необходимо на данном историческом этапе. По моей отрасли спущена разнарядка на 22 миллиона. Но где я возьму столько миллионов? Директиву спустили. А инструкцию по ее исполнению нет. Ну хорошо, мы сократим количество электрических лампочек, это даст нам три тысячи. А дальше?

— Юрий Иванович, вы забыли про машины.

— Какие машины? — он удивился.

— Те самые, бесплатные. То есть бесплатные для вас. А для государства очень даже не бесплатные.

Юрий Иванович вскипел благородным негодованием:

— Зависть не может быть советником разума. У вас ожесточение идет впереди анализа. Это исключено. Никто на это не пойдет. Как же мы ездить будем?

Но я уже не мог остановиться:

— Мы с вами живем в одном дворе. Каждое утро в одно и то же время подъезжают четыре черные «Волги» и четыре начальника едут цугом по городу в один и тот же дом, где они служат. Разве не хватит на четверых одной машины? Зато какая экономия, это же десятки миллионов.

Но Юрий Иванович мыслил совсем не так, как мы, смертные. Он был великим аппаратчиком — и он изрек:

— А кто кого везет?

Я тут же осознал свою ошибку. Более того, мне стало жаль Юрия Ивановича. Он человек до тех пор, покуда при нем есть машина, пайковая книжица и прочие атрибуты