Книга Красное и белое, или Люсьен Левен - Стендаль

что едет в деревню на несколько дней.

– В какую сторону? – с тоскою спросила она.

– В Нормандию, – ответил Люсьен, поняв взгляд матери.

Ему было немного совестно обманывать такую хорошую мать, но ее вопрос: «В какую сторону?» – окончательно рассеял в нем угрызения совести.

«Мать ненавидит госпожу де Шастеле», – думал он. Эта мысль послужила ответом на все.

Написав несколько слов отцу, он проехал верхом к госпоже Гранде, которую нашел очень слабой. Он был с нею очень вежлив и обещал вернуться вечером.

Вечером он уехал в Нанси, не сожалея ни о чем в Париже и всем сердцем желая, чтобы госпожа Гранде его забыла.

<…>

Глава шестьдесят шестая

После внезапной смерти отца Люсьен возвратился в Париж. Посидев у матери с час, он спустился в контору. Управляющий конторой, господин Лефр, умный, седой, искушенный в делах старик, раньше чем завести речь о смерти владельца фирмы, сказал Люсьену:

– Сударь, мне нужно побеседовать с вами о делах, но перейдемте, если вам угодно, в вашу комнату.

Едва они очутились там, он продолжал:

– Вы мужчина и человек честный. Приготовьтесь к самому худшему. Вы разрешите мне говорить совершенно открыто?

– Прошу вас, дорогой господин Лефр. Скажите мне прямо, что случилось, не тая ничего, даже самого худшего.

– Надо объявить себя банкротом.

– Боже мой! Сколько мы должны?

– Ровно столько, сколько у нас есть. Если вы не объявите себя банкротом, у вас ничего не останется.

– Есть ли возможность не объявлять себя банкротом?

– Разумеется, но в таком случае у вас, быть может, не останется и ста тысяч экю, да и то придется ждать поступления этой суммы лет пять или шесть.

– Подождите минуту, я поговорю с матерью.

– Сударь, ваша мать плохо разбирается в делах; пожалуй, было бы лучше не произносить при ней слово «банкротство». Вы можете уплатить шестьдесят процентов, и вам останется еще кругленький капиталец. Вашего отца любила вся верхушка коммерческого мира: нет такого мелкого торговца, которому он не ссудил бы раз или два в своей жизни пары тысячефранковых билетов. Не пройдет и трех дней, как у вас на руках еще до проверки гроссбуха будет подписанное соглашение с кредиторами об удовлетворении их из шестидесяти процентов.

Сделки, совершенные за последние девятнадцать дней, – понизив голос, добавил господин Лефр, – внесены в отдельную книгу, которую я прячу каждый вечер. У нас есть на миллион девятьсот тысяч франков сахара, и без этой книги до него никто не доберется.

«И так действует человек вполне порядочный!» – подумал Люсьен.

Видя, что он задумался, господин Лефр добавил:

– Господин Люсьен немного отвык от конторы, с тех пор как избрал более почетное поприще; он, быть может, связывает со словом «банкротство» ложное представление, распространенное в обществе. Господин Ван-Петерс, которого вы так любили, объявил себя банкротом в Нью-Йорке, однако это так мало его обесчестило, что наши лучшие сделки заключаются с Нью-Йорком и со всей Северной Америкой.

«Мне придется поступить на службу», – подумал Люсьен.

Господин Лефр, рассчитывая убедить его, продолжал:

– Вы могли бы предложить сорок процентов; я все подготовил в этом направлении. Если же какой-нибудь строптивый кредитор захочет вынудить нас к большему, вы снизите процент до тридцати пяти. Но, на мой взгляд, платить сорок процентов было бы нечестно. Предложите шестьдесят – и госпоже Левен не придется отказаться от кареты. Госпожа Левен без собственного выезда! У кого из нас при виде этого не сжалось бы сердце от боли? Среди нас нет ни одного, кому ваш отец не делал бы подарков на сумму, превышающую жалованье.

Люсьен продолжал хранить молчание, стараясь сообразить, можно ли скрыть это событие от матери.

– Среди нас нет ни одного, кто не решил бы твердо сделать все от него зависящее, чтобы вашей матери и вам осталась кругленькая сумма в шестьсот тысяч франков. Впрочем, – добавил Лефр, подняв свои черные брови над маленькими глазками, – если бы никто из этих господ и не захотел, я этого хочу, я, стоящий над ними всеми, и, окажись они даже предателями, все равно эти шестьсот тысяч франков наверняка ваши, так же как если бы они были у вас в руках, не считая обстановки, серебра и прочее.

– Подождите меня, сударь, – сказал Люсьен.

Это упоминание об обстановке и серебре внушило ему отвращение. Он почувствовал себя так, словно собирается что-то украсть.

Спустя четверть часа он вернулся к господину Лефру, потратив десять минут на то, чтобы подготовить мать. Ее, так же как и его, ужасало банкротство, и она предложила пожертвовать своим приданым, доходившим до ста пятидесяти тысяч франков, под условием предоставления ей пожизненного пенсиона в тысячу двести франков и такого же пенсиона для сына. Господин Лефр был сражен этим решением полностью удовлетворить всех кредиторов. Он стал умолять Люсьена подумать хотя бы сутки.

– Дорогой Лефр, это как раз единственная вещь на свете, на которую я не могу согласиться.

– В таком случае, господин Люсьен, по крайней мере не говорите никому о нашей беседе. Это должно остаться тайной между вашей матерью, вами и мной. Эти господа (служащие) только и делают, что стараются во всем найти трудности.

– До завтра, дорогой Лефр. Моя мать и я все-таки считаем вас нашим лучшим другом.

На другой день господин Лефр повторил свое предложение, умоляя Люсьена согласиться на банкротство и уплатить кредиторам девяносто процентов. Еще через день, после нового отказа, господин Лефр сказал Люсьену:

– Вы можете извлечь немалую выгоду, продав фирму под условием уплаты всех долгов; вот их полный список, – сказал он, указывая на большой лист гербовой бумаги, испещренный цифрами. – Под условием полной уплаты долгов и отказа от всех обязательств фирмы вы можете продать самое фирму, пожалуй, за пятьдесят тысяч экю. Советую вам навести об этом негласные справки. А покуда я, Жан-Пьер Лефр, и господин Говарден (кассир) предлагаем вам сто тысяч франков наличными и берем на себя все долги покойного господина Левена, нашего уважаемого патрона, даже те, которые он мог сделать своему портному и шорнику.

– Ваше предложение мне очень нравится. Я предпочитаю получить от вас, мой славный и честный друг, сто тысяч франков, чем взять полтораста тысяч от всякого другого, который не будет относиться с тем же уважением, с каким относитесь вы, к памяти моего отца. Я попрошу вас лишь об одном: примите участником хоть в какой-нибудь доле господина Коффа.

– Я отвечу вам откровенно: когда я работаю вместе с господином Коффом по утрам, у меня к обеду пропадает весь аппетит. Это глубоко порядочный человек, но