Книга Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

Вскоре стало очевидно, что две договаривающихся стороны на самом деле далеки друг от друга. Англичане хотели положить конец военно-морской гонке, а немцы – искали гарантий того, что Великобритания будет сохранять нейтралитет в любой войне на континенте. Это конечно же дало бы Германии свободу действий в отношении России и Франции. Самое большее, на что могла пойти Германия, – это замедлить темпы строительства своих кораблей, если получит такую гарантию, тогда как самое большее, что могли пообещать англичане, – это сохранять нейтралитет в случае нападения на Германию, так как в этом случае она будет невиновной стороной. Вильгельм был в гневе из-за наглости (по его мнению) англичан: «Я, как кайзер от имени Германской империи и как главнокомандующий от имени моих вооруженных сил, должен полностью отвергнуть такую позицию, как несовместимую с нашей честью»[1568]. И хотя переговоры продолжались после возвращения Холдейна в Лондон, было ясно, что они ни к чему не приведут[1569]. 12 марта кайзер одобрил новый военно-морской законопроект после того, как императрица, которая горячо ненавидела англичан, сказала ему, чтобы он перестал раболепствовать перед Великобританией. Тирпиц, который с самого начала был против переговоров, поцеловал ей руку и поблагодарил от имени народа Германии[1570]. Бетман, с которым не посоветовались, попытался подать в отставку, но Вильгельм обвинил его в трусости и отказался принять ее. И Бетман, как верный подданный, остался на своем месте. Позже он сказал с печалью, что мог бы договориться с англичанами, если бы только Вильгельм не продолжал вмешиваться[1571].

Когда Черчилль представлял парламенту свои оценки военно-морского флота на 1912–1913 гг., вскоре после провала миссии Холдейна, он открыто сказал, что Великобритания наращивает его только из-за Германии и должна сохранять решающее преимущество. В качестве жеста доброй воли, пытаясь держать расходы под контролем, он также предложил ввести «военно-морской отпуск», чтобы две стороны получили короткую передышку в строительстве боевых кораблей. Это предложение он повторял в последующие два года. По-видимому, им двигали желание успокоить тех членов его собственной партии, которые возражали против большого увеличения расходов на оборону, и понимание того, что «военно-морской отпуск» на тот момент заморозит баланс сил в пользу Великобритании. Это предложение было решительно отвергнуто руководителями Германии и подверглось критике консерваторов в Великобритании. Единственной страной, где оно получило теплый прием, были Соединенные Штаты Америки: новый президент Вудро Вильсон был воодушевлен, а палата представителей потребовала созыва международной конференции для обсуждения вопроса о замораживании строительства боевых кораблей. В 1914 г. Вильсон послал своего ближайшего доверенного человека – малорослого, загадочного полковника Эдварда Хауса в европейские столицы, чтобы посмотреть, не могут ли Соединенные Штаты выступить посредником в заключении соглашения по военно-морскому разоружению. В мае Хаус сообщил из Берлина: «Ситуация чрезвычайная. Это совершенно взбесившийся милитаризм. Если только кто-нибудь, выступающий от вашего имени, не сможет донести другое понимание ситуации, то в один прекрасный день здесь разразится ужасная катастрофа»[1572].

Госсекретарь при Вильсоне Вильям Дженнингз Брайан отправил другим правительствам письмо с предложением, чтобы третья из Гаагских международных мирных конференций, которые стали проводиться с 1899 г., была созвана осенью 1915 г., и к 1914 г. некоторые страны начали готовиться к ней[1573]. Международное движение за мир тоже оставалось активным. 2 августа в немецком городе Констанце должна была состояться международная мирная конференция при поддержке американского филантропа Эндрю Карнеги, и Межпарламентский союз планировал собраться на заседание в этом же месяце в Стокгольме. В то время как многие пацифисты пребывали в уверенности, что война все больше и больше становится невозможной, одна умудренная опытом пацифистка пребывала в мрачном настроении. Берта фон Суттнер написала в своем дневнике: «Ничего, кроме взаимных подозрений, обвинений и тревог. Ну, это достойный хор для увеличения числа пушек, аэропланов, которые тренируются сбрасывать бомбы, и для военных министерств, которые все время требуют еще и еще»[1574]. Она умерла за неделю до убийства Франца-Фердинанда в Сараеве.

По мере приближения этого рокового события в Европе царило странное сочетание предчувствия беды и самоуспокоенности. Великий французский социалист Жорес написал так: «Европу столько лет мучили столь многие кризисы, она так много раз подвергалась опасным испытаниям, подходя к грани войны, что почти перестала верить в ее угрозу и наблюдает за дальнейшим развитием бесконечного балканского конфликта с ослабленным вниманием и меньшим беспокойством»[1575]. До него государственные деятели с грехом пополам справлялись с ситуацией. Раньше они сопротивлялись призывам своих собственных генералов нанести удар первыми. Почему бы им не сделать это снова?

Глава 18

Убийство в Сараеве

28 июня 1914 г. было воскресенье, день выдался погожий и теплый. В Европе отдыхающие заполнили парки и пляжи. Президент Франции Пуанкаре находился с женой на бегах в Лонгшаме за пределами Парижа. Толпы людей, как он позднее написал в своем дневнике, были счастливы и беззаботны. Зеленые лужайки выглядели живописно, и вокруг было много элегантных женщин, достойных восхищения. Для многих европейцев уже начался летний отпуск. Кабинеты министров европейских стран, их министерства и военные штабы были полупусты. Канцлер Австро-Венгрии Берхтольд охотился на уток в Моравии, кайзер Вильгельм участвовал на своей яхте «Метеор» в ежегодной летней регате на Балтийском море, а начальник его Генерального штаба Мольтке был на водах. Кризис, который вот-вот должен был разразиться, усугублялся тем, что так много ключевых фигур были труднодоступны или просто не воспринимали его достаточно серьезно, пока не стало слишком поздно.

Пуанкаре наслаждался прекрасным днем со своими гостями из дипломатического корпуса в специальной президентской ложе, когда ему вручили телеграмму из французского новостного агентства «Гавас». Эрцгерцог Франц-Фердинанд и его морганатическая супруга София были только что убиты в Сараеве – столице недавно обретенной Австро-Венгрией провинции Боснии. Пуанкаре немедленно сообщил об этом австрийскому послу, который побелел и немедленно уехал в свое посольство. Новость распространилась среди гостей Пуанкаре. Большинство людей подумали, что это происшествие не имеет большого значения для Европы, но румынский посол был глубоко пессимистичен. У Австро-Венгрии, считал он, теперь был предлог, если она хотела начать войну с Сербией[1576].