Книга Империя господина Коровкина - Макс Гришин

была тупиковой. По ней редко ездили машины даже в дневное время, а ночью уж и подавно. Он открыл дверь, на секунду задержался, рассматривая в последний раз бескрайние просторы ясного звездного неба и, наконец, залез внутрь. Ярким светом загорелась приборная панель, зажегся дальний свет, машина медленно поползла по дороге вперед и только тогда Алиев заметил, что на стекле его, за щеткой стеклоочистителя, лежал какой-то предмет. Он осторожно остановил машину, вышел из нее и целую минуту смотрел по сторонам, пытаясь кого-то разглядеть. Но никого не было рядом. Тогда он потянул за щетку стеклоочистителя и извлек из нее небольших размеров старую фотографию, с которой, на фоне камней, смотрели на него два молодых парня.

3.

Утром к его дому подъехала машина. Четверо людей в черных куртках с натянутыми почти до самого носа капюшонами вылезли из нее и быстро пошли к калитке. Он знал, что они приедут к нему рано или поздно, не те это были люди, кто привык слышал в свой адрес «нет», и он их ждал.

– Владимир Петрович это вы? – они быстро вошли в комнату и встали полукругом перед столом, за которым он сидел. Он смотрел на них долго и пристально, взгляд перемещался от одного хмурого лица к другому.

– Да.

– Тогда слушайте сюда, Владимир Петрович, – ни приветствий, ни «добрый день», ни «как ваше здоровье», но исключительно на «вы». Их было четверо, но говорил только один, смуглый, который стоял посередине и держал в руке пистолет. – У вас есть два выбора, первый – самый легкий, второй – самый неприятный. Выбор будет зависеть от вас, но результат будет уже зависеть от нас, и я хочу вас сразу заверить, какой бы выбор вы ни сделали, конечный результат для всех будет одинаковым.

– Да вы кто такие, братцы?! Продаете что-то или, наоборот, покупаете?

– Нет, мы помогаем другим людям.

– Да вы хорошие ребята, получается. Нынче это редкость!

– Не очень. И это плохие новости для вас.

– Послушайте, вы подписи что ли собираете какие-то? – Владимир Петрович улыбнулся своей беззубой улыбкой, впрочем, улыбка эта появилась только на его губах. – Я не голосую, поэтому не откажите любезности – идите вон.

– Вы умнее, чем хотите показаться, но вы начали двигаться не туда. Может не будем терять время?

Владимир Петрович замолчал. На минуту. Всё это время взгляд его сверлил стоявшего перед ним человека. Наконец он усмехнулся и тихо покачал головой.

– Нет, не те вы люди, с которыми я буду о чем-то говорить! – он начал медленно подниматься из-за стола и в этот момент все те, кто стоял напротив, увидели, что в руках он держал охотничье ружье. На лице того, кто говорил с ним отпечатался испуг, но он почти сразу прошел и лицо его приняло прежнее выражение: глаза прищурились, рот вытянулся в небольшую тонкую линию. Трое же остальных выхватили пистолеты и каждый из них направил свой в лицо Владимиру Петровичу.

– Походу у нас тут назревает конфликтная ситуация, – начал тот, кто был из них самый говорливый. – Четверо против одного. Я вижу вы все-таки решили пойти по второму пути.

– Думаете, мне есть разница? – голос Владимира Петровича прозвучал громко и палец его быстро лег на спусковой крючок.

– Не делайте глупостей! Подумайте!..

– А что? Ведь ты правду сказал, – он быстро направил ружье в грудь говорившему. – Результат для вас будет один и тот же!

Последовал выстрел, но выстрел этот был уже не его. Он долго не чувствовал ничего и почти не слышал. Лишь временами, откуда-то издалека, долетали до него какие-то звуки. Он видел свою еще молодую жену, видел маленького Витю, который носился рядом. Он помнил, как в первый раз пошли они с ним на рыбалку. Как Витя, вытащив из воды здоровенного ерша, потянул его к себе. Но ерш, раскрыв свои плавники в разные стороны и летя на него как какая-то хищная птица, напугал его настолько, что Витя, бросив удочку и червей, с плачем и криком побежал куда-то прочь. Потом он видел его лицо сквозь лед и воду, как прыгнул он тогда к нему, как схватил за ворот рубашки и потянул на себя, как Витя, брыкаясь и выблевывая из себя потоки воды, повалился на лед и как он сам, обессиленный, точно так же повалился рядом. Они долго лежали после этого в тишине и рассматривали как пролетал по небу, оставляя за собой длинный тонкий след, самолет. Только нет, какой Витя?! Он всё спутал, это был не Витя, а какой-то другой парень, которого спас он тогда на заливе. Потом он видел своего деда, молодого и свежего, как он, схватив под узды лошадь, несся на санях куда-то в заснеженную даль и след его, подобно следу пронесшегося мимо платформы скоростного поезда, быстро испарялся в яркой белой дымке. Хотя нет. Ведь когда он родился, дед Макар был уже мертв. Он не дожил до победы несколько дней и то что видел он, был лишь додуманный им самим образ из снятых фотографий в семейном альбоме. Вскоре исчез и дед Макар. Отзвенел на бескрайней зимней дороге колокольчик и вот остался лишь свет.

Он помнил, как первый раз открыл глаза. Этот свет слепил его, будто тысяча фар проносящихся рядом автомобилей. От этого света ему было жарко. Он видел чьи-то слабые очертания, слышал голоса, которые не мог разобрать. Тени и голоса не то людей, не то призраков. Кто-то коснулся его лица чем-то прохладным, и влага приятно остудила его пылавшие жаром щеки. «Спасибо, – хотел сказать он им, – так гораздо лучше». Но не смог. Тело его и сознание жили в совершенно разных мирах. Тело его было там, сознание где-то здесь. Полное разделение мыслящего начала и говорящего. А может он умер? Может он уже на небе или, наоборот, где-то в глубинах подземного мира? Не так он представлял себе то, что будет после смерти, не это изображение сбившейся частоты телевизора, когда ярким светом горит экран, до слуха долетают обрывки голосов, но разобрать толком нельзя ничего. Умер? Жаль, ведь это будет обидно. Ведь тогда он не сможет досмотреть эту игру до конца.

Чей-то голос прорвался к нему сквозь пелену этих помех и собственных мыслей: «Владимир Петрович, вы с нами?», и чье-то лицо, не то человека, не то призрака, отделившись от этого света, подплыло к нему.

– Ты… кто?..– с трудом пошевелил он ссохшимся языком во рту, и его собственный голос показался ему странней всех