Книга Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций - Ричард Роуэн

Зильбер был хорошо знаком с Британской империей, большую часть своей взрослой жизни провел за границей и сумел оказать англичанам кое-какие услуги и во время Англо-бурской войны. Когда в 1914 году запахло мировой войной, в нем проснулась типичная для скитальцев преданность отчизне. Вернуться домой и сражаться за свою страну не было никакой возможности, но он, который безупречно говорил по-английски, походил на англичанина внешностью и манерами, смог свободно проникнуть в Англию через Америку и Канаду. У Зильбера имелись при себе документы, удостоверявшие его деятельность в пользу англичан против буров, так что его просьба выдать паспорт в начале войны не вызывала подозрений. Ему разрешили въезд в Англию. Английские чиновники поверили его документам и приветствовали его знание иностранных языков. Зильбера определили в стремительно разраставшееся бюро цензуры, и до конца войны этот агент Германии «сражался» на ее стороне, занимая пост английского почтового цензора.

Единственными помехами Зильбера служили его совесть, целостность натуры и его выдающиеся способности, которые помогли ему продвинуться по службе и заслужить внимание начальства. Человек обходительный, он легко приобретал друзей, и это прибавляло немало подробностей к его регулярным отчетам, хотя и требовало временных затрат. А Зильбер — вражеский шпион, загруженный своими обязанностями британского правительственного чиновника, — нуждался едва ли не в каждой свободной минуте, чтобы набираться опыта в секретной службе.

Немецкую разведшколу он не заканчивал. Из Америки ему пришлось в частном порядке общаться с нужными немецкими властями, которые вдохновили его на выполнение самоотверженной миссии. Он не пытался сотрудничать с другими шпионами, и главную опасность для него представляли, похоже, периодические порывы шефов германской разведки «помочь» ему активными действиями или советами. Как цензор, Зильбер имел возможность отсылать свои шпионские донесения совершенно свободно. Чтобы заручиться необходимыми почтовыми штемпелями, он сам отправлял себе письма из разных мест Лондона, пользуясь коммерческими конвертами с «прозрачным окошком», что давало ему возможность менять адрес, вкладывая новое письмо после официального вскрытия конверта. Затем он помечал конверт, прикладывал свою цензорскую печать и отправлял письмо по назначению на континент.

Общаясь со своим немецким начальством, людьми, которых он никогда не видел и которые позволили ему завербовать себя, хотя на самом деле не являлись его работодателями — его британское жалованье покрывало расходы, — Зильбер не подвергал себя риску, как это свойственно шпионам-дилетантам, и не использовал один и тот же адрес. Он умело менял свою переписку, всякий раз справляясь с последним «Списком подозрительных лиц», всегда имевшимся в цензурном ведомстве, и выбирая оттуда нейтральные адреса лиц, известных британской разведке как контактирующие с немцами. В каждом из этих случаев получатель письма спешно доставлял свое донесение в германскую ставку. Одним из лучших «прикрытий» Зильбера был несуществующий бельгийский военнопленный, которому он писал на протяжении нескольких месяцев. Позднее, когда Зильбера перевели в ливерпульское бюро цензуры, он отправлял секретные сообщения через Нью-Йорк в попадавших к нему пакетах, адресованных видным банкирским фирмам. В такой пакет нетрудно было подложить письмо с пометкой «прошу переслать» вместе с теми, которые банкиры передали своим привилегированным клиентам. Но Зильбер не считал этот способ безопасным и из осторожности использовал его не более одного раза в отношении каждой банкирской фирмы.

Осторожность, консерватизм, старательное внимание к деталям и усердность отличали его тайную борьбу с противниками, которые окружали его, но ни в чем не подозревали. Он трудился в роли цензора и невозмутимо наблюдал за тем, как английская петля медленно захлестывалась вокруг немецких шпионов, которым удавалось проникать в Соединенное Королевство. Но он не мог ни предостеречь их, ни помочь спастись. Его внимание привлекали и английские шпионы в Германии; но превратиться в контрразведчика и предупредить Николаи и германскую разведку значило бы скомпрометировать свое исключительно выгодное положение. Зильбер убедился, что британские агенты за границей не утруждают себя поисками «явочного» адреса, а просто пишут на адрес действительного или вымышленного знакомого, зная, что их письмо первым делом попадет в цензуру, а затем будет отправлено в соответствующий отдел разведки.

Рисунок со схемой военно-морской базы, сделанный секретным агентом

Просматривавшиеся Зильбером письма содержали в себе немало нужных ему, как шпиону, сведений; но он не мог сидеть за столом и делать записи в присутствии других цензоров, так что ему приходилось сильно напрягать свою память каждый день, принося домой самородки, которые он выкопал из горы почтовой цензуры. Он был достаточно осторожным, чтобы писать свои донесения в той квартире, в которой жил. И для объяснения своих частых вечерних отлучек, когда он в другом месте составлял свои шпионские отчеты, Зильбер регулярно покупал билеты в театры и концерты, а по утрам оставлял их разбросанными по квартире в надорванном виде, как использованные. Из своего бюро он уносил на ночь немало документов и делал с них фотокопии. Зильбер расходовал сотни метров фотопленки, но остерегался покупать ее в таком количестве, которое могло бы предположить в нем помешанного на фотографии любителя. Необходимые ему принадлежности он приобретал в разных районах большого Лондона.

Шпионский план военно-морской базы с заминированными каналами и стоящими на якоре боевыми кораблями в виде эскиза «живого листа» и колонии насекомых

По собственному признанию Зильбера, единственным человеком в Англии, серьезно заподозрившим его и доставившим ему немало беспокойства, был некий лавочник, которому показались подозрительными некоторые его покупки. Этот патриот, случайно напавший на след самого искусного врага, скрывавшегося в Англии, взялся следить за Зильбером. Но находчивый шпион пожаловался на чинимые ему «неприятности» своему начальнику, и лавочнику посоветовали заняться своими делами и оставить цензора в покое.

Настал день, когда Зильбер вскрыл конверт, надписанный женской рукой, и прочитал письмо, ставшее величайшим открытием за все четыре года его напряженной шпионской работы. Некая дама с радостью сообщала подруге, что ее брат, морской офицер, получил назначение в порт, расположенный близко к дому. Теперь она сможет часто с ним видеться, хотя он и страшно занят, работая над каким-то таинственным проектом, относящимся к оснащению оружием старых торговых судов.

Зильбер тогда не догадался, что это было первое сообщение о «судах-ловушках», которые вскоре превратили рейды германских подводных лодок в смертельно опасные. Однако он сообразил, что дело идет о чем-то крайне важном, и потому при первой же возможности поехал в город, где жила отправительница письма, явился к ней официально в качестве правительственного цензора и объяснил женщине всю опасность допущенной ею неосторожности. Молодая англичанка не на шутку расстроилась и стала упрашивать Зильбера не сообщать о случившемся ее брату и не портить ему карьеру. В разговоре с нею он узнал все, что хотел, о «судах-ловушках», ибо брат этой девушки вел себя дома еще более неосторожно, чем его сестра в письме к своей школьной подруге. В тот же вечер первый подробный рапорт о готовящейся контратаке «судов-ловушек» был готов для срочной отправки на континент и в Германию.