Книга Лесной бродяга - Габриэль Ферри

Гайферос, казалось, старался припомнить имя молодого охотника, не замечая как будто тревоги, которую выдавали в молодой девушке ее тяжело поднимавшаяся грудь, бледность и блеск глаз.

По сходству судьбы Тибурсио с судьбой этого молодого человека она уже не сомневалась более в тождестве этих двух лиц и собиралась теперь с силами, чтобы не вскрикнуть от радости и счастья, услышав его имя.

— Что касается молодого человека, — продолжал гамбузино, — то его зовут Фабиан!

Услышав ничего не говорившее ей имя, обманувшаяся в своих ожиданиях Розарита тоскливо прижала руку к сердцу и едва смогла прошептать побледневшими губами:

— Фабиан!

Рассказ гамбузино был прервал слугой, пришедшим доложить гасиендеро, что капеллан просит его на минуту к себе по неотложному делу.

Дон Августин оставил зал, обещая скоро вернуться. Гайферос и молодая девушка остались наедине.

С радостью, которую едва мог скрывать, смотрел гамбузино на растерянную и трепещущую девушку.

Какое-то тайное чувство говорило ей, что Гайферос сообщил еще не все.

И в самом деле, гамбузино, обратившись к ней, тихо произнес:

— Фабиан носил другое имя, сеньорита. Хотите, я назову его, пока мы одни?

Розарита побледнела.

— Другое имя? Назовите его, сеньор! — взмолилась она дрожащим голосом.

— Он в здешних местах известен как Тибурсио Арельяно!

Радостный возглас вырвался из груди Розариты.

Поднявшись, она подошла к счастливому вестнику и благодарно сжала его руку.

— Благодарю, благодарю вас, сеньор! Сердце мне уже давно подсказало его имя!

Нетвердыми шагами перешла она зал и опустилась на колени перед изображением Мадонны.

— Тибурсио Арельяно, — продолжал гамбузино, — с нынешнего дня опять становится Фабианом. Это последний отпрыск графов де Медиана, благородной и могущественной фамилии Испании!

Молодая девушка молилась и, казалось, не слышала слов гамбузино.

— Огромное богатство, славное имя, титулы, почести — вот что положит он к ногам своей избранницы!

Донья Розарита продолжала горячо молиться, не оборачивая головы.

— Однако в сердце дона Фабиана де Медиана по-прежнему живет та, что пленила сердце Тибурсио Арельяно!

Розарита прервала молитву.

На этот раз девушка и не подумала возобновить свою молитву. Она оплакивала Тибурсио, бедного и неизвестного Тибурсио, а не Фабиана, графа де Медиана. Только это имя звучало в ее душе. Почести, богатства, титулы — что они для нее? Тибурсио жив и по-прежнему любит ее: разве этого не довольно?

— Если вам угодно будет прийти сегодня вечером к пролому в стене гасиенды, где он некогда расставался с вами с отчаянием в сердце, то вы найдете его там. Вы помните место, о котором я говорю?

— О, Боже мой! — прошептала девушка. — Еще бы не помнить, ведь я хожу туда каждый вечер!

И, не вставая с колен, Розарита снова углубилась в молитву.

С минуту гамбузино смотрел на это прелестное создание, стоявшее на коленях, на ее спустившееся до талии ребозо, на ее обнаженные плечи, с которых скользили и падали на пол вьющиеся локоны. Затем он бесшумно вышел из зала, оставив Розариту наедине с Богом.

XXI. СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ

Вошедший дон Августин застал Розариту продолжавшей стоять в одиночестве на коленях и остановился, ожидая, пока она кончит молиться. Гасиендеро был настолько поглощен полученным известием о смерти дона Эстебана, что, естественно, придал молитве дочери иное истолкование, чем она имела в действительности. Он думал, что молодая девушка так горячо молится за упокой души того, о таинственной кончине которого они только что узнали.

— Я распорядился, — сказал он, обратившись к дочери, — чтобы капеллан ежедневно в течение года служил заупокойную мессу по дону Эстебану, так как этот достойный человек упоминал о правосудии Божием, свершившемся в пустыне. Его слова были исполнены глубокого смысла, а вид, с каким он произнес их, не оставляет более у меня никакого сомнения в их истине.

— Да упокоит Бог его душу, — отвечала Розарита, поднимаясь с колен, — и окажет ему милосердие, если он нуждается в нем!

— Да упокоит Бог его душу, — повторил растроганный гасиендеро. — Незаурядный был человек покойный дон Эстебан де Аречиза или, вернее, дон Антонио де Медиана, маркиз де Казарцел и герцог д'Армада, как ты должна наконец узнать.

— Медиана, говорите вы, батюшка? — удивилась девушка. — Так, выходит, его сын…

— О чем это ты говоришь? — спросил изумленный дон Августин.

— Ни о чем, батюшка, кроме того, что сегодня ваша дочь по-настоящему счастлива!

С этими словами донья Розарита обвила руками шею отца и, положив к нему на грудь голову, залилась слезами. Но это были слезы радости, к которым не примешивалось ни капли горечи. Они падали с ресниц девушки, подобно росе, падающей по утрам с пурпуровых колокольчиков мексиканского жасмина.

Мало знавший женское сердце, гасиендеро не подозревал, какое удовольствие порой доставляют слезы женщине, и решительно не понимал, о каком счастье идет речь. Он спросил об этом дочь, но та, с улыбкой на устах и еще с влажными глазами, отвечала уклончиво:

— Завтра я все вам расскажу, батюшка!

Честный гасиендеро действительно нуждался в разъяснении, поскольку не понимал, что происходит с дочерью.

— Нам надо исполнить еще одну обязанность, — сказал он. — Последним желанием дона Антонио, высказанным им при расставании со мной, было — видеть тебя замужем за сенатором Трогадуросом. Повинуясь его желанию, я решил не откладывать больше этого брака. Ты ничего не имеешь против этого, Розарита?

При этих словах, напомнивших ей о ненавистном обязательстве, о котором она старалась позабыть, девушка вздрогнула и вдруг залилась горючими слезами.

— Очень хорошо, — произнес с улыбкой гасиендеро. — Это от счастья, не правда ли?

— От счастья? — с горечью повторила Розарита. — О, совсем нет, батюшка!

Дон Августин был совершенно сбит с толку этим противоречием. Надо и то сказать, что в течение своей жизни он больше занимался отгадыванием хитростей индейцев, чем наблюдением над женским сердцем.

— Батюшка! — вскричала Розарита. — Этот брак отныне станет смертным приговором для вашей дочери!

При этом неожиданном заявлении дон Августин сначала остолбенел, а потом, сдерживая невольное раздражение, воскликнул:

— Как? Не ты ли сама месяц назад соглашалась на этот брак, причем сроком его назначила день, когда мы окончательно узнаем о судьбе дона Эстебана? Он умер. Чего же ты хочешь еще?

— Это правда, но…