Книга Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - Найл Фергюсон

Впрочем, предлагая закупать хлеб, Джеймс стремился лишь к тому, чтобы его компания считалась некоммерческой — терять деньги он вовсе не собирался. Так, в начале 1847 г. он пришел к выводу, что цены останутся на высоком уровне; а когда урожай в том году оказался чуть лучше и отчасти опроверг его прогнозы, они с Натом не скрывали раздражения. «Никогда еще ни одна операция не была организована так глупо, как эта операция с хлебом, — ворчал Нат. — Скупив весь хлеб на свете и храня его перед сбором урожая, мы потеряем много денег, и в будущем нам следует вести себя осторожнее». Наверное, отчасти это объясняет, почему Джеймс почти не пользовался доверием со стороны рядовых парижских потребителей. Нат предсказывал: «…по-моему, филантропия нашего дядюшки дорого нам обойдется. Если никто не заподозрит у него корыстных мотивов, все будут радоваться его благотворительности, но не удивлюсь, если в Париже, где никто и представить не может, чтобы что-то делалось просто так, поползут слухи, что мы поступаем так, чтобы избавиться от наших запасов, притом по очень высокой цене». Беспорядки вроде тех, которые вспыхивали в Сент-Антуанском предместье в мае 1847 г., часто обрушивались на торговцев хлебом; к их числу многие причисляли Джеймса. Более того, распускали слухи, что хлеб Ротшильда приправлен толченым стеклом и мышьяком. Возможно, отсюда образ, появившийся у Гейне: Ротшильду «снится, что он раздает беднякам 100 тысяч франков и в результате заболевает».

Сельскохозяйственный кризис еще больше беспокоил Ротшильдов из-за его влияния на европейскую банковскую систему. Во всех странах, которым пришлось импортировать зерно со сравнительно отдаленных рынков, таких как Россия или Америка, наблюдался отток золота и серебра, что непосредственно сказывалось на их денежных системах. Самое сильное влияние кризис оказал на Великобританию. В результате перехода к свободной торговле Великобритания резко увеличила импорт зерна: с 251 тысячи т в 1843 г. до 1 млн 749 тысяч т в 1847 г. Таким образом, успех политики Пиля заключался не в сокращении цен на зерно, а в избежании резкого скачка цен, что могло бы произойти, если бы «хлебные законы» остались в силе. Но такая политика вызвала неожиданное побочное действие еще на одно великое законодательное достижение Пиля: она вызвала приостановку Банковского акта 1844 г. Так получилось потому, что акт укрепил связь между золотовалютными запасами Английского банка и денежной массой Великобритании. Когда в страну хлынуло зерно, а деньги потекли прочь, резервы уменьшились: с 15,8 млн ф. ст. в 1844 г. до 9,8 млн ф. ст. четырьмя годами позже. Банку приходилось постепенно увеличивать процентную ставку с 2,5 % (март 1845 г.) до 10 % (верхний предел, октябрь 1847 г.), таким образом финансовое бремя резко увеличилось, что и вызвало наконец приостановку действия закона. Ни в одной другой европейской стране экономика не испытывала такого крупного оттока наличных денег. Вместе с тем финансовое доминирование Великобритании в Европе в тот период привело к тому, что ограничения ощущались повсеместно. Исключение составляли лишь экспортеры зерна, что отчасти объясняет совершенно другое положение России в тот период.

Первым пострадал Франкфурт. Уже в апреле 1846 г. Ансельм сообщал: «Объем бизнеса во Франкфурте все более и более сжимается, не знаю, как здесь все восстановится, если золото не посыплется с небес». К такому же выводу пришел и Джеймс, посетивший Франкфурт в июле. Вскоре начались неизбежные жертвы, на сей раз опасно близко к дому. В 1847 г. обанкротился банк Хабера, угрожая потянуть за собой и банк братьев Бейфус. Поскольку две дочери Майера Амшеля (Бабетта и Юлия) были замужем за Бейфусами, Ротшильды сочли необходимым выручить родственников — в объеме 1,5 млн гульденов, — хотя и очень неохотно. У младшего поколения Лондонского и Парижского домов не было никакого желания заниматься «сумасшедшим стариком Бейфусом». «Если мы должны платить, потому что они предпочли мошенничать, — жаловался Нат, — одному Богу известно, до каких пределов они способны запускать руки в нашу кассу… единственное, о чем я жалею, — что наши достойные родственники сочли возможным прийти к ним на помощь». Более того, судя по всему, «близких родственников» решил спасти именно Джеймс, несмотря на недовольство Амшеля, Соломона и Карла. Происшествие свидетельствует о том, что в то время именно Джеймсу принадлежала главная роль в семейных делах. Однако крах Хаберов — с которыми Бейфусы также состояли в родстве по браку — привлек куда больше внимания, чем спасение Бейфусов. И снова появились статьи в прессе, «в которых нас обвиняют в гибели… немецкой промышленности». «Эти нападки были столь яростными, — писал Ансельм, — что мы вынуждены были ответить на клевету официальным заявлением, которое мы разослали во все центральные газеты Германии». В парламенте Бадена один либеральный депутат поносил Ротшильдов такими словами, которые, по мнению Амшеля, «призывают не меньше чем мобилизовать массы на крестовый поход против нашего Дома, изображая его отвратительной денежной властью… которая сидит… [над] всеми королями, всеми народами». Утверждалось даже, что Лайонел вызвался разорить промышленников юга Германии в обмен на обещанное ему Палмерстоном место в палате общин.

Банковские кризисы обладают эффектом домино: проблемы Хабера усугубили трудности одного из крупнейших венских банкирских домов, «Арнштайн и Эскелес». Трудности назревали на венском рынке с начала 1847 г., что побудило Меттерниха просить Соломона срочно вернуться из Парижа, «чтобы обсудить замысел, который должен отвратить удар кризиса на рынке». К концу сентября казалось, что ему удалось «отразить» «невероятные бедствия». Однако падение Хабера, как оказалось, имело катастрофические последствия для Эскелеса, которому Хабер был должен 1 млн гульденов. Возможно, Соломон к тому времени имел серьезные обязательства перед Эскелесом, в тесном сотрудничестве с которым он много лет выпускал австрийские государственные облигации. Возможно также, что он считал помощь Эскелесу своим нравственным долгом. Как бы там ни было, 23 декабря он написал во Франкфуртский дом, что Эскелес «навестил меня несколько часов назад и откровенно признался, что в настоящее время ему ничего не нужно, однако, как только ему что-то понадобится, он собирается передать закладные в качестве обеспечения в полном объеме. В моем портфеле на 1 млн 520 тысяч гульденов счетов Эскелеса, из которых 1 млн 185 тысяч гульденов на Хабера, остальное с хорошими индоссаментами».

В результате они с Синой договорились выручить Эскелеса, как шесть лет назад Соломон пытался спасти Геймюллера. Однако на этот раз Соломон действовал, не посоветовавшись с братьями (возможно, вспомнив их отказ спасать Геймюллера). Естественно, он поспешил заверить их, что никакого риска нет и Сина «сама осторожность». Он призывал Ансельма сохранять «хладнокровие»: «С Божьей помощью, мы останемся Ротшильдами». Если его братья и сын и подозревали, что он совершает большую ошибку, сам Соломон не испытывал никаких предчувствий. Вся опасность его ошибки проявится через месяц.

В Париже Банк Франции уже в октябре 1846 г. столкнулся, по выражению Джеймса, с «кризисом денежных запасов». В предыдущих случаях (в 1825 и 1836–1839 гг.) именно Банк Франции приходил на помощь Английскому банку; теперь Английский банк вернул долг, продав своим французским «коллегам» серебра на 25 млн франков. Как и в 1830-е гг., попытки Ротшильда принять участие в спасательной операции окончились неудачей: хотя в декабре Джеймс лично посетил Лондон, в конце концов операцию поручили Оттингеру, а последующее предложение Джеймса о дополнительных 5 млн франков было отвергнуто директором банка д’Аргу. Необходимо было преодолеть давнюю вражду Нью-Корта и Треднидл-стрит, которая началась со смерти Натана.