Книга Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Немцы твердо удерживали позиции на фронте, проходящем от Балтики до северных регионов Чехословакии. Они также ожесточенно сражались в Венгрии и, удерживая Братиславское ущелье, перекрывали ближайший путь на Вену.

Интересно, что Черчилль тоже был озадачен немецкими стратегическими действиями, считая это предвестием того, что Гитлер. может быть, планирует отступить в Южную Германию и попытается продолжить там борьбу. В меморандуме от 17 марта с просьбой к генералу Исмею дать на это пояснения начальников штабов он писал: «Странное сопротивление оказывал он [Гитлер] в Будапеште, а теперь оказывает на озере Балатон, а удержание армии Кессельринга в Италии пока подтверждает подобные намерения». Затем он, однако, добавил: «Но конечно, он [Гитлер] настолько упрям, что его действия, возможно, не имеют никакого смысла».

Что касается надежности своих информаторов, Сталин ручался за них, как в высшей степени честных и скромных людей, надежность которых проверена на практике. Судите сами, писал он, в феврале прошлого года генерал Маршалл передал в советский штаб информацию о планах немцев на Восточном фронте, которая вызвала сомнение этих агентов. Сведения Маршалла оказались ложными, а информация наших агентов – верной. Только благодаря этому Красной армии удалось избежать катастрофы.

Заметим вскользь, что, кто бы ни были информаторами Сталина. теперь они вводили его в заблуждение. Курс, которого придерживались американцы и британцы, строго соответствовал их заверениям. Вольф, получив послания союзников, переданные Парилли 3 апреля, провел еще несколько встреч с Витингоффом. Отчет о них 9 апреля привез Парилли вместе с посланием от Вольфа, снова подтверждающим, что он считает дальнейшее сопротивление немцев бессмысленным и готов отвечать за последствия ситуации. Однако. по-видимому, говоря также и от имени Витингоффа, он искал гарантий сохранения результатов капитуляции и возможности переброски немецких войск на восток. Гарантии, собственно, включали отступление (Abzug) с воинскими почестями после прекращения военных действий и сохранение ограниченного контингента группы армии, как будущего инструмента порядка внутри Германии.

Парилли также заявил, что немецкие командующие в Италии. якобы для того, чтобы ускорить капитуляцию, совместно выразили настойчивое требование заранее просмотреть набросок текста капитуляции, который им предстоит подписать.

Ответ, полученный на эти подозрительные предложения, был прямо противоположным тому, о чем говорил Сталин. Меморандумы Парилли и его отчет о переговорах были тотчас же направлены в Казерту. Александер полностью согласился с мнением представителей Бюро стратегических служб, что требование предоставить текст капитуляции выглядит коварным и похоже на попытку втянуть союзников в нечто похожее на переговоры. Поэтому Штаб союзных сил дал указание представителям Бюро стратегических служб уведомить Вольфа, что копия текста капитуляции будет передана немецким парламентариям только по прибытии их в Штаб союзных сил и по предъявлении ими документов, удостоверяющих их полномочия. Это послание Вольфу было передано Парилли 10 апреля. Во всех хитросплетениях этих прерванных в будущем контактов не было и намека на отступления ни от этого принципа, ни от процедуры.

Вот и вся правда о переговорах с немцами о капитуляции, так возбудивших Сталина. Черчилль был готов дать Сталину помучиться от своих подозрений. Что касается последнего послания, только что полученного от Сталина, которое было мягче, он заметил Рузвельту: «У меня такое чувство, что это лучшее, что мы от них получим, и, безусловно, это чуть ли не извинения». Но Рузвельт дал Сталину последний, короткий ответ, свой самый последний ответ этому главе государства:

«Благодарю Вас за Ваше искреннее объяснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как теперь представляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы. Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что, когда наши армии вступят в контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».

Гарриман, прежде чем передавать это послание Сталину, спросил президента, не хочет ли он опустить слово «незначительные». По его мнению, оно может быть неправильно понято в Москве, и он считает, что недоразумение было «крупным». Рузвельт ответил, что опускать ничего не нужно, поскольку он хочет считать случившееся недоразумением.

Одновременно он написал Черчиллю:

«Я бы свел к минимуму основную советскую проблему, так как эти проблемы, в той или иной форме, похоже, возникают каждый день, и большинство из них разрешаются, как в случае со встречей в Берне. Однако мы должны быть твердыми, ведь до сих пор мы шли по верному пути».

Продолжение политики Рузвельта-Трумэна

Нигде яснее, чем в этом последнем послании Сталину, не проявился оптимизм Рузвельта, с которым он брался за урегулирование наших отношений с советским правительством. Он собирался действовать исходя из предпосылки, что терпением, доказательствами доброй воли и честной цели можно победить недоверие советских властей и они, на благо всего человечества, станут добрыми партнерами. К этому он стремился до последнего вздоха. Это, наверное, было нелегко, учитывая отрицательные ответы Сталина на многие вопросы. Кроме того, к концу жизни на него могло повлиять навязываемое ему мнение, будто советское правительство надо вести по верному пути не дружбой и великодушием, а противостоянием и обходиться с ним методом кнута и пряника. Подобный совет ему дал один из его самых близких помощников. Черчилль придерживался именно такого мнения, но на самом деле британский лидер и не менял его. Он сдерживался лишь из военных соображений, прекрасно сознавая необходимость поддержания дружеских отношений с советским правительством.

Причины изменения нашего способа обхождения с советским правительством, вероятно, яснее всего отражены в двух посланиях. которые Гарриман отправил из Москвы Стеттиниусу. Первое было отправлено 4 апреля, на следующий день после обвинительного послания Сталина, касающегося переговоров в Берне, и выражено в комментарии по поводу американской политики в области поставок продовольствия. В пересказе оно выглядит примерно так:

«Что касается политики, мы теперь имеем множество доказательств того, что советское правительство все вопросы рассматривает с точки зрения своих эгоистических интересов. Русские представили в выгодном для себя свете сложную ситуацию с продовольствием в регионах, освобожденных нашими войсками, таких, как Италия, Бельгия и Франция… В регионах, находящихся в нашей зоне ответственности, коммунистические партии и их сторонники используют экономические трудности для подрыва влияния западных союзников и содействия концепциям и политике Советского Союза… Советский Союз и правительства меньшинства, которые Советы навязывают народам Восточной Европы, имеют цели прямо противоположные нашим. Мы должны признать, что советская программа является установлением тоталитаризма, кладущим конец личной свободе и демократии, которую мы любим и уважаем».