Книга Башня континуума - Александра Седых

Увы, настоящих доказательств своим предположениям у Гордона не имелось, лишь туманные подозрения и догадки. Следовало хорошенько разобраться, например, врезав Чамберсу разок-другой по маслянистой физиономии. Или выписать ордер на его арест. Но всякий раз, когда на Гордона находило желание разобраться, Чамберс впивался в его лицо черными, как мрак, глазами, и Гордон будто проваливался в затхлую тьму, где рассудок его рассыпался на части. Долгое время потом он был тих и послушен, будто голем.

Но и бездушный голем восстал против чернокнижника, породившего его на свет из липкого кома глины. Так и Гордон внутри пылал дикой злобой.

— Ничего, я узнаю, кто они и что им от меня нужно, и тогда они у меня попляшут. И, если в этом Ничто таится что-то настолько ценное, то оно может понадобиться и мне… кто знает!

В очередной раз успокоив себя подобным образом, Гордон пошел передохнуть и устроился в гостиной с чашкой травяного чая. Едва он сделал глоток, как за спиной материализовалась жена.

— Пупсик…

С перепугу он расплескал половину содержимого чашки на рубашку и брюки.

— Чего ты крадешься? Ты меня напугала до смерти!

— Я вовсе не хотела пугать тебя, правда. Все это твои расшатанные нервы.

Гордон потянулся за салфеткой, чтобы промокнуть пятна чая.

— Давно ты вернулась?

— Уже часа три тому назад. Прогулялась по магазинам, прикупила кое-чего.

— А почему не зашла поздороваться?

— Ну, ты ведь был в зимнем саду, медитировал. Я знаю, ты терпеть не можешь, когда тебя отрывают от твоих упражнений. Ты ведь уже закончил на сегодня?

— Да.

Виктория подсела к мужу на диван и взяла за руку. Какое-то время они просто сидели, держась за руки, будто парочка примерных школьников на первом свидании. Это было странно. Хотя и мило. Но все же очень странно.

— Гордон, когда я увидела в новостях, что творилось сегодня в мэрии, я подумала, что тебя убили!

— Как видишь, не убили. Надеюсь, ты рада. Хоть немного.

— Я рада… правда, рада… честно. До чего утомительно было бы начинать все сначала…

— То есть, повстречаться с кем-то пару дней и выскочить за него замуж?

Она засияла, как солнышко.

— Вот видишь, ты и сам все понимаешь.

— Значит, Виктория, ты не слишком расстроишься, когда узнаешь, что я выбросил на помойку скрипку. Вместе со смычком…

— И канифолью?

— Да.

Гордон понял, что ему никогда не постичь бездн ее женской души. Виктория ничуть не расстроилась. Она и впрямь была рада. И тому, что он жив. И тому, что он избавился от скрипки. И канифоли. На радостях она крепко обняла его и поцеловала. И еще раз поцеловала. Прямо в губы.

— Ох, что ты творишь…

— А ты сам как думаешь.

— Что-то я сейчас не в настроении… кровь… трупы…

Зато Виктория была в настроении. В самом шаловливом настроении из всех возможных. Невзирая на кровь и множество трупов, она все еще считала политику не только грязным, но и на редкость скучным делом, и оттого живо отыскала занятие поинтересней. Забралась к мужу на колени и начала ласкаться, тихо мурлыча и вибрируя изнутри, как кошка. Ее стан под черным платьем был таким стройным, а кожа — такой горячей, гладкой и душистой, что его организм помимо воли отреагировал на ее близость самым недвусмысленным образом. Виктория максимально усилила возбуждающий эффект, поерзав своей маленькой, упругой задницей и лизнув мужа в шею.

— Не сердись, пупсик.

— Я не сержусь.

— Ведь сердишься, я вижу.

— Да, я сержусь, но…

— Пойдем в спальню. Там тебе будет гораздо удобней изливать мне свои горести.

Следовало заметить, увлечение мужа Истинной Духовностью и поисками Просветленного имело для Виктории вполне осязаемые и приятные последствия. Гордон сбросил фунтов тридцать веса и находился в отменной физической форме. Мало того, его сильное тело приобрело гуттаперчевую гибкость, а это, в свою очередь, придавало их близости особенную остроту и волнующую пикантность. Виктория млела, и таяла, и почти теряла сознание от блаженства.

— О, ты моя безотказная машина любви, — жарко шептала она мужу.

Гордон молчал, кусая губы, стоически давя рвущиеся из груди вопли, полные невыразимого сладострастья. В конце концов, он не сдержался, и на пике высшего освобождения его душераздирающий, первобытный вопль разнесся на мили кругом, наверняка перебудив благородных предков Виктории, мирно дремлющих в уютном и прохладном семейном склепе.

В качестве расплаты за удовольствие Гордону пришлось срочно натягивать пижамные брюки и идти объясняться с встревоженными охранниками, принявшими его исступленные вопли наслаждения за вопли агонии. Когда он вернулся, Виктория, с пунцовыми скулами, лежала, натянув одеяло до подбородка. При взгляде на ее невинную мордочку не верилось, что пять минут назад она самозабвенно изображала леди Годиву, пришпоривающую своего горячего жеребца.

— Ой, как неловко, — пробормотала она.

Гордон засмеялся.

— Неловко? Ты бы видела парней, они позеленели от зависти. Как лягушки в весеннем пруду. Еще бы…

Парни также долго похлопывали Гордона по плечу и жали руку, но он предпочел опустить эти скабрезные детали, поскольку Виктория и без того считала его неотесанным мужланом. Выключив ночник, он забрался обратно в постель. Виктория немедля обвилась вокруг мужа, будто виноградная лоза вокруг могучего дуба, или удав вокруг антилопы. Не суть важно. Они все равно были обречены.

— Ну, муженек, повторим еще разочек?

— Давай. Ты ведь сама назвала меня безотказной машиной любви. Черт! Это бы славно смотрелось на моем предвыборном плакате.

В их любовном поту, в синих электрических сполохах, в хрустальном пении ангелов в подземных бункерах Дезерет, в небытии Великого Ничто, где ожидал своего избранного Просветленный, в приветственных мольбах не-существ своей пробуждающейся Богине, в щупальцах спрута-Синдиката, за плотно запертыми дверями высоких кабинетов рождалось и вступало в права будущее. Набирал обороты год Преддверия.