Книга Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2. - Джеймс Клавелл

Хан рассмеялся, наклонился вперед и наполнил рюмку Петра.

– Я не смогу уговорить тебя остаться на несколько дней?

– Нет, но спасибо. Когда мы поедим, думаю, я отправляюсь в обратный путь домой. – Улыбка стала шире. – У меня много дел.

Хан был очень доволен. Значит, теперь я могу забыть об этом надоедливом мулле и его банде, и еще один гнилой зуб будет вырван. Но мне интересно, что бы ты сделал, Петр, если бы узнал, что твои диверсанты, капитан и солдат, находятся на другом краю моего поместья, ожидая безопасного прохода дальше? Но куда? В Тегеран или к тебе? Я еще не решил.

О, я знал, что ты придешь ко мне молить о помощи, почему же еще я стал бы держать их здесь целыми и невредимыми, почему еще я бы встретился с ними два дня назад в Тебризе и тайком привел их сюда, как не для тебя? Может быть. Жаль, что Вьена Роузмонта убили, он был полезен. Даже после смерти информация и предупреждение, содержавшиеся в коде, который он передал капитану для меня, были более чем полезны. Его будет трудно заменить.

Да, но также верно и то, что если ты принимаешь услугу, ты должен и вернуть услугу. Этот неверный Эрикки – всего одна такая. Он позвонил в колокольчик, и когда появился слуга, хан приказал:

– Скажи моей дочери Азадэ, что она присоединится к нам за столом.

ГЛАВА 33

Тегеран. 16.17. Жан-Люк Сессон ударил бронзовой колотушкой на двери квартиры Мак-Айвера. Рядом с ним стояла Сайада Бертолен. Теперь, когда они были не на улице и одни, он накрыл ладонью ее грудь и поцеловал ее.

– Обещаю, мы тут недолго, потом назад в постель!

Она рассмеялась.

– Хорошо.

– Ты заказала ужин во Французском клубе?

– Разумеется. У нас еще много времени!

– Да, chérie.

На нем был элегантный плащ из плотной ткани, наброшенный поверх его летной формы. Перелет из Загроса получился нелегким, никто не отвечал на его частые радиовызовы, хотя эфир был переполнен возбужденными голосами, говорившими на фарси, которого он не понимал.

Он держался на предписанной правилами высоте и сделал стандартный заход на посадку в международном аэропорту Тегерана. По-прежнему никто не отвечал на его запросы по радио. «Колдун» был наполнен и показывал сильный боковой ветер. На площадке перед зданием вокзала стояли четыре огромных «боинга» вместе с несколькими другими лайнерами, от одного из которых остался лишь выгоревший остов. Он увидел, что на некоторые из них производилась посадка, самолеты были окружены слишком большим количеством людей – мужчин, женщин, детей, – никакого порядка не поддерживалось, передний и задний трапы в салон были опасно перегружены людьми, повсюду валялись брошенные чемоданы и сумки. Он не заметил ни полицейских, ни регулировщиков движения, как не было их и на другом конце терминала, где все подъездные дороги были запружены вплотную стоящими автомобилями. Все парковочное пространство было заполнено, тем не менее новые машины постоянно пытались пролезть на стоянку; боковые дорожки были забиты людьми с чемоданами.

Жан-Люк возблагодарил Бога за то, что был в вертолете, а не пришел сюда пешком, и без всяких затруднений приземлился на близлежащем летном поле Гелег-Морги, отогнал 206-й на ночь в ангар S-G и с помощью десятидолларовой купюры организовал себе немедленный переезд в город. Первую остановку он сделал в представительстве компании «Шлумбергер», где договорился о вылете в Загрос с их специалистами завтра на рассвете. Потом он поехал на квартиру к ней. Сайада была дома. Как всегда, первый раз после долгой разлуки был немедленным, полным нетерпения, грубости, эгоизма, и закончился обоюдным взрывом.

Он познакомился с ней на рождественской вечеринке в Тегеране год два месяца и три дня назад. Он отчетливо помнил тот вечер. В комнате было полно гостей, но, едва приехав, он увидел ее так, словно комната была пустой. Она была одна, с бокалом в руке, в белом облегающем платье.

– Vous parlez français, madame?[47]— спросил он, ошеломленный ее красотой.

– Извините, мсье, всего несколько слов. Я бы предпочла английский.

– Тогда по-английски: я ужасно рад познакомиться с вами, но передо мной стоит дилемма.

– О? Какая же?

– Я хочу немедленно заняться с вами любовью. – А?

– Вы – воплощенная мечта… – По-французски это звучало бы гораздо лучше, ну да ладно, подумал он. – Я искал вас целую вечность, и мне просто необходимо заняться с вами любовью, вы так желанны.

– Но… но мой… вон там стоит мой муж. Я замужем.

– Это состояние, мадам, а не препятствие.

Она рассмеялась, и он понял, что она его. Еще всего одна деталь, и все будет просто идеально.

– Вы умеете готовить?

– Да, – ответила она с такой уверенностью, что он сразу понял, что готовит она великолепно, что в постели она божественна и что всему, чего она не умеет, он ее научит. Как ей повезло, что она меня встретила, радостно подумал он, и еще раз постучал в дверь.

Месяцы вместе пролетели как один миг. Ее муж редко приезжал в Тегеран. Он был банкиром в Бейруте, ливанцем французского происхождения, «и потому человеком цивилизованным, – заметил тогда Жан-Люк с полной уверенностью, – поэтому он, разумеется, одобрит нашу связь, chérie, если вдруг когда-нибудь о ней узнает. Он ведь довольно стар в сравнении с тобой, разумеется, он ее одобрит».

– Я в этом не так уверена, cheri, и ему всего пятьдесят, а тебе п…

– Подходит определение «божественный», – вставил он, приходя ей на помощь. – Как и тебе. – Для него это было правдой. Он никогда не встречал такой кожи, таких шелковистых волос, длинных ног и рук и волнообразной страсти, которая была даром небес. «Mon Dieu, – ахнул он однажды ночью, когда ее магия долго удерживала его на самом пике блаженства. – Я умираю в твоих объятиях». – Потом она поцеловала его, принесла ему горячее полотенце и снова скользнула под одеяло. Это было во время отпуска в Стамбуле осенью прошлого года, и бесконечная чувственность этого города окружала их обоих.

Для нее эта связь была увлекательной, но не из тех, что кладут конец всем другим связям. Она обсудила Жан-Люка со своим мужем ночью той рождественской вечеринки.

– А, – сказал он тогда, – так вот почему ты хотела с ним встретиться!

– Да. Он показался мне интересным. Даже хотя он и француз и, как все они, сосредоточен только на самом себе. Но он взволновал меня, да-да, взволновал.

– Что ж, ты пробудешь здесь, в Тегеране, два года. Я не могу проводить здесь больше нескольких дней в месяц – слишком опасно, – и было бы печально, если бы ты оставалась совсем одна каждую ночь. Не так ли?

– О, так ты даешь мне свое разрешение?