Книга Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер

к Павлу Михайловичу и заявил, что еду в Петербург.

– Как, родной мой, зачем? – удивился он.

И я в первый раз рассказал ему тайну любви моей.

– Я боролся, дорогой мой! – говорил я. – Я не могу больше бороться… Это выше сил моих… Скажите, что вы сделали бы на моем месте?

Но на этот вопрос он, разумеется, ничего не мог ответить. Он только развел руками и грустно сказал:

– Поезжайте!.. Где же вы будете искать их? Вы говорите, что они уехали за границу.

– Что ж?! Я поеду за границу.

– Не надо ли вам денег?

– Нет! У меня есть теперь тысячи три. А весной мне вышлют.

ХСVIII

По приезде в Петербург я, разумеется, тотчас же бросился на Английский проспект в дом Хаврова. Оказалось, что ни Лия, ни сам Габер еще не возвращались из-за границы.

Я узнал, что они жили в Лейпциге: Hanner Strasse, № 36. Заграничный паспорт был уже у меня готов и я с первым же отъезжавшим мальпостом отправился в Стулупяны. Варшавской железной дороги тогда еще не существовало.

Но в Лейпциге их не оказалось. Они уже четыре дня как уехали куда-то на воды, но куда, никто не мог мне сказать.

В отчаянии я обратился к доктору, который пользовал больную Лию. Он был, вероятно, из евреев.

– Какой-то Шульц – но достать от него адрес, куда увезли Лию – была вещь не совсем легкая.

– У ней, господин офицер, – говорил юркий доктор, – болезнь наследственная, болезнь семейная, и я не имею права объявлять каждому, какая это болезнь и куда я, как медик, отправил больную.

Но оказалось, что деньги могут дать ему это право, и когда я предложил ему 300 таллеров, то он с разными ужимками и вывертами признался, что он отправил их в Карлсбад.

– У Fraulein, – сказал он, – наследственная болезнь почек, еще более усилившаяся от сидячей жизни, и лечение сильными карлсбадскими водами ей должно непременно помочь.

Прямо от него я бросился на первый отходящий поезд и в тот же вечер был в Карлсбаде. Я думал, что здесь мне не будет стоить никакого труда и денег, чтобы отыскать их, но это мне только казалось.

Я прожил в нем почти целую неделю, несмотря на все мои отчаянные старания, всякий след Габера здесь совершенно исчез. Я справлялся в курлисте, в управлении, обещал в ресторанах немецких и жидовских 100 таллеров тому, кто мне доставит их адрес, но все было напрасно.

Никогда не забуду я той подавленности, того отчаяния, которое напало на меня тогда. Я был, как говорят французы, «на конце моих сил». Я неистовствовал, сходил с ума, бегал по городу по целым ночам. «Что делать! Куда обратиться!.. Где искать помощи?..»

В этой тяжелой неизвестности прошло несколько месяцев, почти целый год.

Я проехал в Швейцарию и оттуда в Париж. Я старался развлечь себя чужою жизнью, диковинками, на которые дивится Европа, целый мир. Я бегал по музеям, картинным галереям, всходил на глетчеры. Я ходил в парламенты и в театры.

Один раз, в Париже, я зашел к моему банкиру Мозельштрёму, который имел постоянные сношения с Россией, и от него случайно и неожиданно узнал адрес Габера.

– Пруссия, Гаммерштейн, заведение доктора Шнее, – сказал он.

Дрожащей рукой я записал этот адрес в мою записную книгу.

– Скажите, – спросил я, – что он делает в этом Гаммерштейне? Я даже никогда не слыхал о таком городе… Город это или местечко?

– Это небольшое местечко в северной Пруссии. Он кажется там лечит свою дочь… У него, знаете ли, в последнее время дела сильно пошатнулись, он начал пренебрегать ими… – И он еще что-то хотел прибавить, но удержался.

ХСIХ

Я думаю, ни один голодный не радовался так куску хлеба, упавшего неожиданно ему на колени, как радовался я полученному адресу.

Это было ранней весной. Апрель стоял такой теплый, даже жаркий. Почти все деревья распустились, и даже в Париже, среди городской суеты и духоты, чувствовалось весеннее обновление природы.

Помню, я тотчас же узнал, когда идет самый скорый, прямой поезд Северной дороги на Берлин, и в тот же вечер, в 11 часов, я уже сидел в вагоне, который мчал меня на всех парах в будущую столицу всей Германии.

Я приехал в Берлин поздно вечером и тотчас же разузнал, где и что такое этот Гаммерштейн. Оказалось, что это крохотное местечко, в 40 милях от Берлина, и в этом местечке выстроена очень хорошая больница для умалишенных доктором Шнее.

Признаюсь, это известие молотом ударило меня по сердцу.

«Что же им делать в больнице для умалишенных?!» – подумал я с дрожью в сердце и тотчас же спросил кельнера, который доставлял мне все эти сведения. – А что, это заведение для мужчин?

– Нет, gnadige Herr, – сказал кельнер. – Это исключительно для женщин. Вот там была два года тому назад и вылечилась принцесса Заксен-Кобургская.

Я чувствовал, как сердце мое сжимает какая-то когтистая лапа. Голова сильно закружилась.

На другой день, рано поутру, я сел в дилижанс, который шел в Бромберг, с тем чтобы оттуда, в карете, доехать до Гаммерштейна. Поздно ночью, усталый от дороги, я добрался до него. Тотчас по приезде я осведомился, где живет доктор Шнее и не знают ли, где живет здесь господин Габер? Оказалось, что доктор живет в своем заведении, а Габер стоит в той же мизерной крохотной гостинице, в которой и я остановился. Разумеется, я был весьма доволен этим и с нетерпением дожидался 9 часов, – время, в которое Габер вставал и шел в заведение.

Около девяти часов я постучался к нему в