Книга Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

Думаю, что этот политик выразил мнение всей Англии. Русские офицеры рассказывали мне, что извозчики лондонского Ист-Энда кричали им: «Когда вы, русские, собираетесь сражаться?» Даже наш садовник в Ольстере спросил меня: «Почему эти русские не хотят воевать?»

Конфликт между Керенским и Корниловым был неизбежным с самого начала, так как эти два человека обладают совершенно разными характерами и придерживаются диаметрально противоположных принципов. Корнилов прямолинеен, как солдат, обладает сильной волей, очень храбр. Он убежденный патриот, но не политик. Этот человек прост и честен, он не имеет ни малой толики личных амбиций. Для него Россия и российская национальная честь всегда были важнее всего. Керенский, мелкий адвокат из Саратова, всю свою жизнь посвятил политической деятельности. Он коварен, тщеславен и амбициозен. Перед самой революцией он был пацифистом. У него на первом месте – революция, а Россия – уже на втором.

Оба этих человека простого происхождения. Корнилов – сын унтер-офицера Забайкальского казачьего войска, а его мать была буряткой по национальности. Отец Керенского работал школьным учителем, а мать, как говорят, была еврейкой.

Корнилов, широко образованный человек, говоривший на нескольких европейских и азиатских языках, сумел пробиться в высшие эшелоны военного командования даже при старой власти, без всякой протекции, только за счет упорной работы и своих способностей. Это был первый после революции русский генерал высшего звена, осмелившийся рискнуть всем для защиты жизненных интересов страны от игр политиканов. Керенский никогда не занимал ответственных постов, до тех пор, пока неожиданно не был допущен к власти в результате внутренних перестановок после революции. Его козырем стали огромная энергия, ораторское искусство и умение ловко и быстро лавировать в политике[70].

Политическая конференция в Москве была организована Керенским с целью объединить партии, но она только еще более обнажила и расширила пропасть между националистами, которые выступали за восстановление порядка, и интернационалистами, желавшими любой ценой заключить мир, чтобы продолжить свой общественно-политический эксперимент. Под влиянием своих политических соратников Керенский уверовал в опасность контрреволюции справа.

Среди опытных военных командиров имелось только одно мнение. 28 августа генерал Алексеев выступил на конференции с большой речью. Он описал контраст между армией старого режима, бедной в техническом отношении, но сильной боевым духом, и нынешней армией, которая хорошо снабжалась оружием, но была полностью заражена и ослаблена неправильно понятыми и плохо примененными доктринами, которые разделили ее на два лагеря, так что теперь между солдатами и офицерами образовались неразрешимые противоречия. Он заявил, что комитеты, которые, может быть, и полезны с точки зрения хозяйственной жизни, фатальны для дисциплины, а институт комиссаров создает чрезвычайно опасное двоевластие. По словам генерала, после опубликования по распоряжению правительства «Декларации прав солдат», те совершенно потеряли уважение к своим командирам, а офицеры превратились в настоящих мучеников, которым приходится расплачиваться своими жизнями во время каждого наступления и последующего отступления. Например, как-то в атаку поднялось подразделение в составе 28 офицеров, 20 унтер-офицеров и двух солдат, в то время как остальные спокойно наблюдали, как эти люди жертвуют своими жизнями.

И в заключение представитель Высшего военного командования России публично заявил, что войну невозможно будет довести до победного конца, если сами солдаты, а также Временное правительство не приложат максимум усилий для возрождения армии.

Корнилов весь август ожидал, когда же ему дадут разрешение на принятие жестких мер, как того требовала сложившаяся обстановка. Он ждал, а Керенский, будь он человеком действия, а не просто болтуном, еще в июле мог бы полностью сокрушить большевистское движение, но и теперь не предпринимал ничего. Как главнокомандующий он оставался бессилен. А тем временем 3 сентября немцы захватили Ригу. Русские отказывались воевать. Поездка в Москву дала понять Корнилову, что он пользуется поддержкой подавляющего большинства представителей интеллигенции. Генерала практически единодушно поддерживал офицерский корпус. И он посчитал своим долгом действовать, пока не стало слишком поздно.

Заместитель военного министра Савинков, как человек действия, боровшийся против старого режима путем совершения террористических актов, в то время как Керенский боролся с беспорядками потоками речей, тоже выступал за жесткие меры. Это ему в первую очередь Корнилов был обязан своим назначением на должность командующего Юго-Западным фронтом 19 июля. Он же предложил назначить его на пост Верховного главнокомандующего 30 июля. В то же время Савинков понимал то, что игнорировали многие представители офицерского корпуса: в сложившейся политической обстановке для того, чтобы ускорить проведение столь необходимых реформ, нужно было активно сотрудничать с Керенским.

Керенский не доверял Корнилову и постоянно лавировал. Савинков рассказывал, как практически с первого дня его назначения на должность заместителя военного министра он отметил разногласия со своим начальником, который почти каждый день заводил разговор о том, чтобы отстранить Корнилова от командования, очевидно намереваясь сам занять пост, который пока был закреплен за генералом[71].

Корнилов и Савинков постоянно просили вернуть смертную казнь в тылу, считая это необходимой мерой для наведения порядка. Наконец 30 августа Керенский согласился с этим. Более того, 2 сентября он дал согласие на введение в Петрограде военного положения и перевод в столицу с фронта одного кавалерийского корпуса для усиления гарнизона.

3 сентября по указанию Керенского Савинков прибыл в Ставку, где заверил главнокомандующего, что премьер-министр наконец собирается занять жесткую позицию.

По возвращении в Петроград 6-го числа он получил от главнокомандующего телеграмму, где тот спрашивал, была ли введена смертная казнь в тылу. Несмотря на то что Савинков дважды, 7-го и 8-го числа просил представить на рассмотрение Временного правительства декрет, подготовленный по его указанию, Керенский колебался.

В Ставке Корнилова просили начать действовать его сторонник, бывший почетный маршал правительства Подолии, Завойко и многие другие его советники из числа офицеров. Постоянные отсрочки со стороны Керенского играли на руку этим горячим головам, которые все вместе переоценивали силу своих сторонников в стране и легко говорили, что дальнейшее промедление было бы бесполезным и даже опасным.

На Керенского оказывал влияние Некрасов, в прошлом профессор университета в Томске, который во время революции являлся сторонником партии кадетов. Однако после нее он много работал во взаимодействии с членами Совета, в особенности с еврейским адвокатом-пацифистом Гальпериным, а также был связан с Барановским, честолюбивым чиновником, но неопытным солдатом. Эти люди проповедовали политическую осторожность. Они либо не могли понять, либо предпочитали не замечать угрозу, которая нависла над армией. Это были типичные политики, предпочитавшие достижение временного мира путем компромисса риску принятия решительных мер.