Книга Светлая сторона Луны - Сергей Дорош

— Не таи на нас обиды, — попросил тот. — На наших руках слишком много крови, нам хочется уйти от нее, но плутонское прошлое всегда напоминает о себе. К нам приходят, когда надо прервать нить чьей-то жизни.

* * *

Мы бродили по лесам, пили холодную, до ломоты в зубах, воду из горных ручьев. Мы читали свою жизнь по полету птиц, слышали голоса ушедших в рокоте горных лавин. Мы охотились, а потом ели сырое мясо, хотя не чувствовали голода. Мы похищали у пчел дикий мед, ловили рыбу голыми руками. Каждый вечер мы умирали, каждое утро рождались заново. Мы впитывали в себя этот мир, чувствуя, как перерождаемся, с каждым днем открывая новую, еле заметную черточку лика Вечности. Нам больше не была нужна пища. Мы говорили с травами на их языке, ветер пел нам песни о таком, чего не бывает в мире людей. Я не знал раньше, как это происходит, я не могу себе представить теперь, чтобы это произошло иначе. Мы с Бьярни никогда не были друзьями, но эти странствия связали нас прочнее, чем братьев-близнецов. Каждую ночь мы говорили, не произнеся ни слова. Вы думаете, это великое счастье — стать теми, кого высшие называют бессмертными, замечая лишь самое незначительное в новых существах? Вы правы, это великое счастье. Мы говорили со Вселенной на ее языке. Мы поняли, как тяжело было Агию в Городе Ангелов, поняли, почему ушел Иллюминат и Тайви. Высшие были детьми. Вся их возня — детскими играми в песочнице. Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем Бьярни произнес первые слова:

— Но ведь они — наши дети. Когда-то Хансер сказал мне: «Мы в ответе за тех, кого вовремя не послали».

— Да, это на него похоже, — согласился я, — так извратить фразу древнего мудреца.

— Но ты понимаешь, что, если мы уйдем сейчас, это все закончится. — Он обвел рукой окружающий пейзаж, но я понял, что он имеет в виду гораздо большее, чем лесная поляна с озерцом на горном плато.

— Мы снова станем такими, как они, эта чистота и ясность уйдут. Мы тоже станем детьми, только больше знающими, умеющими.

— Я никогда не умирал, Бьярни, я не знаю, что открылось Хансеру на пороге смерти. Он остался здесь, остался, чтобы беспомощно наблюдать за теми, кто был ему дорог, ради ничтожной надежды, что найдется человек с сильной верой, который позовет его на помощь. И если бы он этого не сделал, ты бы стал тем, кто ты есть?

— Ты прав, Хансер, сын моего друга. Но как теперь смогу вступить в бой я, Бьярни Столп Чести, зная, какое у меня превосходство над простыми высшими? И как смогу я наблюдать со стороны за гибелью других из-за того, что я не вступил в бой? Мне это невыносимо даже представить.

— У меня нет ответа. Нет его и у тех, кто прошел по этому пути до нас. Вспомни, никто из них не вступал в бой с простыми смертными. Возможно, потому наше просветление так отличается от их, что нам придется искать ответ на этот вопрос. А для этого все равно надо вернуться.

— Надо, — уверенно подтвердил Бьярни. — Будет война.

— Откуда ты знаешь?

— Чувствую, мы должны в нее вступить. Не мы с тобой, а Город Ангелов. Не знаю, к чему это приведет. Спросить бы у Судии, но меня совсем не тянет говорить с Агием.

— Почему? Ты все еще винишь его в смерти моего отца?

— Не знаю. Он должен уйти из Города Ангелов. Он ни в чем не виноват, но все равно должен уйти.

Мы легко нашли одну из портальных башен. С нашими новыми способностями не составило труда открыть портал в Город Ангелов. Как оказалось, нас ждали. Гастон д’Эбиньяк встретил нас, и, едва взглянув на него, мы все поняли.

— Здравствуй, Проводник, — сказал Бьярни.

— Здравствуй, Вершитель. Мои приветствия, Целитель. Все уже собрались, ждут только вас.

— Собрались? — удивился Бьярни, но потом кивнул: — Да, конечно, Судия не мог не знать. Время дорого.

— Мы слишком беспечно тратили его в прошлом, — отозвался Гастон. — За все приходится расплачиваться.

Их осталось так мало. Я смотрел на эти советы из Мира Видений, я побывал здесь во плоти. Из самых старых здесь сейчас был лишь сам Бьярни. Гастон сел прямо на пол у стены. В самом темном углу на корточках сидел Фульк.

Было еще с два десятка человек. Двое спартанцев, трое викингов, одним из которых оказался Альрик, двое славян, один кельт, стрелки, чьим предводителем раньше был Вильгельм, капитаны Низового ополчения держались вместе. Особняком стоял Публий в сопровождении двоих своих людей. А вот еще одного человека я заметил не сразу. Он первый подошел ко мне и склонил голову.

— Приветствую, мудрый отец, — произнес он.

Странно это могло показаться со стороны. Как раз он мне в отцы годился. Но не всем аколитам суждено стать пастырями. Он был из таких. Ратибор, волчий сотник. Он, как и я, не закрывал лица маской. Сколько ему было лет? Больше пятидесяти, это точно. Лицо покрыто шрамами. Черты словно вырублены из мореного дуба — невозможно четкие и резкие. Тонкие губы в обрамлении курчавой светлой бороды и усов, пронзительный взгляд, настоящий волчий. Выпуклый лоб, широкие брови, прямой чуть вздернутый нос. Я впервые видел его, но сразу узнал, кто передо мной. Я ответил на его приветствие, и он занял место за моим правым плечом.

— Где Ричард, Любомир? — спросил Бьярни. — И почему нет Судии?

— Ричард сказал, что подойдет, когда в нем возникнет нужда, — замысловато ответил Фульк. — А Агий в последнее время не отходит от постели Любомира.

— Объясни, — потребовал Бьярни.

— А чего тут объяснять. Любомир завис между жизнью и смертью.

Это случилось через три дня после того, как Руи начал свою войну. Жидкая цепь живущих в тенях из Первого легиона не смогла остановить хорошо тренированных прерывающих нить. У них не осталось времени на подготовку поля боя, зато у них было подавляющее численное превосходство и возможность нанести первый удар. Полупустой Эдем позволял выбрать место, где им никто не помешает. Словом, все было продумано. И когда в небольшом зале на втором этаже Любомир почувствовал опасность, стало поздно поднимать тревогу или звать на помощь. Пять человек в черных одеждах арабского покроя с закрытыми лицами вдруг возникли между ним и Агием, а еще пятеро — прямо впереди. Шестеро — с саблями, четверо с копьями, дабы иметь возможность бить через плечи первого ряда.

— Агий, беги! — крикнул Любомир, прикрываясь щитом с одной стороны. Взмахом меча он перерубил древки двух копий и отбил одну саблю, при этом неизбежно получая раны от остальных сабельщиков. Он завертелся, игнорируя раны, пытаясь взять на себя как можно больше противников.

Но Агий не побежал. Да, ему не хватало подготовки настоящего несущего спокойствие, и все-таки он был бессмертным, и он получил жестокое спартанское воспитание. Агий попытался прорваться к Любомиру, которого намеренно оттесняли подальше. Его правая рука превратилась в чуть изогнутый короткий и широкий костяной меч, левая приобрела подобие щита. Вот только время он потерял. Двое копейщиков, оставшихся без оружия, выхватили сабли и бросились на него, отринув инстинкт самосохранения. Их целью стало оттеснить Агия, и они достигли ее ценой своих жизней. Их собратья по оружию уводили Любомира в сторону, расчищая место для тех, кто еще в бой не вступил. Несущий спокойствие пошел на прорыв, намеренно подставляя беззащитную спину пятерым врагам и уповая лишь на свою быстроту.