Книга Десятое Правило Волшебника, или Призрак - Терри Гудкайнд

Но плакала она только тогда, когда не могла сдержаться, когда погружалась в пучину такой боли, унижения или отчаяния, что просто не могла удержать слезы. Джегань же наслаждался, наблюдая, как она плачет. Она плакала не потому, что сдавалась или пыталась заставить его прекратить то, что он делал, а только из-за того, что находилась в таком состоянии, что не могла себя сдерживать. А это было именно тем, что ему нравилось видеть.

В другое время он приводил в свой шатер женщин, и при этом Кэлен должна была оставаться на ковре, рядом с кроватью, будто его собака. Обычно он приводил какую-нибудь несчастную женщину-пленницу, которая меньше всех желала этого. Он, казалось, выискивал пленниц, более всего боящихся его внимания, а затем устраивал им жестокий «вводный курс», что значит быть рабом императора и его постели. Когда он засыпал, Кэлен старалась поддержать перепуганную женщину, обещала, что в один прекрасный день все переменится, и успокаивала, как только могла.

Он совершал это потому, что подобное доставляло ему удовольствие, но, по сути, это было лишь дополнительное развлечение. Его настоящей целью было постоянное напоминание Кэлен о том, что случится с ней, когда память вернется к ней.

Кэлен же была настроена на то, чтобы память никогда не возвращалась. Возвращение памяти должно привести к ее падению.

Тот факт, что они достигли места назначения, означал, что теперь появится больше времени для игр джа-ла. Кэлен даже предвкушала, что будут самые настоящие турниры. Она надеялась, что все это отвлечет внимание Джеганя от нее, хоть как-то займет его. Ей придется сопровождать его – ее заставят быть рядом с ним, – но это гораздо лучше, чем оставаться с ним наедине.

Когда они прибыли к императорским шатрам, ее сначала удивило, что лагерь императора и общий лагерь находятся на отдалении от их недоступного противника. Ведь на самом деле можно было проделать еще час или два пути, и они оказались бы возле дворца.

Кэлен не спрашивала, почему они решили задержаться здесь, но вскоре выяснила это, когда офицеры собрались на проводившееся каждый вечер совещание.

– Я хочу, чтобы все сестры этой ночью были на дежурстве, – сказал им Джегань. – Час близок, и нечего говорить, какие злобные и порочные силы враг, находящийся там, наверху, может послать на нас.

Кэлен обратила внимание, что сестры Улисия и Эрминия, находившиеся поблизости, облегченно вздохнули, нечаянно услышав такой приказ. Это означало, что их не отправят развлекать солдат. Обе выглядели постаревшими за эти недели марша на сотни лет, после того как почти каждую ночь им приходилось отправляться в палатки, в качестве наказания за прегрешения против Джеганя.

Обе были скорее красивыми женщинами, но не более того. Обе потеряли свою красоту. Их глаза, с темными мешками, казались скорее пустыми и отчужденными. Небесно-голубые глаза сестры Эрминии постоянно казались испуганными, словно она все еще не могла поверить своей судьбе. Глубокие складки прорезали их лица, придавая им обеим мрачный, изможденный и подавленный вид. Они были грязными, их волосы вечно спутанными, одежда порвана. Зачастую по утрам они появлялись с жуткими синяками.

Кэлен не любила смотреть на чьи-то страдания, но не могла проявить и доли сочувствия к этим двоим. Если бы не они, она не была бы сейчас в когтях этого человека, который дожидается той минуты, когда у нее восстановится память и он сможет приступить со всей серьезностью к причинению ей страданий, что, как он обещал ей, должно стать невыносимой болью, как физической, так и душевной. Он обещал ей, и не раз, что, когда к ней вернется память, он собирается сделать ее беременной, и она родит ему ребенка мужского пола… Он регулярно это утверждал, и всегда очень загадочно добавлял при этом, что когда она обретет память, то со всей отчетливостью поймет, каким чудовищем будет для нее этот ребенок.

С точки зрения Кэлен, чего бы он ни делал с этими двумя женщинами, всего было недостаточно.

Из обрывков их подслушанных разговоров Кэлен сложила почти полную картину их заговора, что они сделали с ней и что собирались сделать со всеми живущими. Уже одно это делало невозможным проявлять по отношению к ним милосердие. Хотя, будь выбор за Кэлен, она просто приговорила бы их к смерти. Кэлен не имела наклонности к пыткам; она была уверена, что они просто не заслужили права продолжать жить. Они лишились права на жизнь тем, что уже сделали с другими, и тем, что собирались сделать, чтобы лишить всех людей их жизней. Но по такой мерке смерти заслуживала вся окружающая их армия.

Джеганю Кэлен желала испытать ту же судьбу, что уготована и сестрам.

– Во всяком случае, их армия разбежалась, – сказал один из старших офицеров Джеганю, как только слуги увели лошадь императора. Другой человек увел кобылу, на которой ехала Кэлен.

У этого офицера отсутствовала половина левого уха. Оно давно было залечено, превратившись в припухлость, ставшую предметом шуток и которую трудно не заметить. Те солдаты, которые не удерживались, чтобы не обратить на это внимания, иногда тоже оставались без уха.

– У них не осталось никаких защитников, – сказал другой офицер.

– Я уверен, что у них есть те, кто обладает даром, – сказал Джегань, – но они не представляют собой препятствие, способное остановить нас.

– Все донесения от разведчиков и шпионов согласны в том, что боковая дорога вверх очень узкая… слишком узкая для ведения массированного штурма. Кроме того, подъемный мост они уже подняли. Тащить строительный материал вверх по такой дороге, а затем обороняться самим, пока попытаемся навести новый мост через это ущелье, будет трудновато.

– Что же касается гигантских ворот, перекрывающих проход к внутренней дороге на плато, они закрыты. Ни у кого и в мыслях нет надежды проломить их. Они тысячелетиями выдерживали любые нападения. Между прочим, в сообщениях тех, кто обладает даром, говорится, что вблизи дворца их собственная сила слабеет.

Джегань лишь улыбнулся.

– У меня есть кое-какие идеи.

Человек с отрубленным ухом склонил голову.

– Да, ваше превосходительство.

Пока Джегань продолжал беседу с офицерами, Кэлен заметила вдалеке небольшую группу всадников, сломя голову мчавшихся к лагерю. Они появились с тыла, с южной стороны. На каждом сторожевом посту эти люди резко осаживали лошадей, быстро переговаривались с часовыми и скакали дальше.

Джегань тоже заметил всадников. Его разговор с офицерами мало-помалу смолк, и вскоре все, вместе с императором, уже наблюдали, как всадники достигли внутренних сторожевых постов и, в клубах пыли, соскочили с лошадей и стали ожидать у последнего кольца охранения, когда им разрешат пройти в императорский лагерь.

Когда Джегань дал сигнал, этих людей провели к нему. Они, несмотря на усталость, очень спешили.

Шедший впереди был крепким жилистым человеком, старше остальных, с жестким взглядом серых глаз. Он поприветствовал императора, отдав честь.

– Ну, – спросил Джегань, – почему такая спешка?