Книга Сто голосов - Скотт Макконнелл

Она неукоснительно придерживалась того мнения, что нужно всегда заранее продумывать всякую ситуацию, чтобы с тобой не случилось ничего плохого. Потому что если ты предусмотрел все возможное, но тем не менее с тобой произошли неприятности, тут ничего не поделаешь: это жизнь. Однако всякие сожаления, подобные: «Ах, если бы только я посмотрел в ту сторону, прежде чем переходить улицу» — следует исключить. Должен добавить, что в пору моего самого близкого знакомства с Айн она была уже на восьмом десятке. Однако она совсем не обветшала: она оставалась бодрой, энергичной и молодой.

Изменилась ли она за время вашего знакомства с ней?

Только физически, особенно после операции на легких в 1975 году. В то же самое время Фрэнк пошел под уклон, и что-то в ней изменилось, исчезла какая-то изюминка, пружинка в походке. Не то чтобы она сделалась менее ревностной в своем деле, однако рвение и пыл в заметной степени оставили ее. Стало заметно, что она может и уставать, что ее можно переутомить, в то время как раньше об этом невозможно было подумать. Впрочем, разница была только заметной, но не ярко выраженной. Ну, то есть со ста процентов она как бы спустилась до девяноста. Однажды я спросил у нее, ощущает ли она последствия операции на легких, и она признала, что операция подействовала на ее психику. Я предположил, что, наверное, как напоминание о смерти, и она согласилась.

Однако в интеллектуальном, эмоциональном и философском планах Айн оставалась прежней. Последний данный ею сеанс ответов на вопросы, состоявшийся в Новом Орлеане после речи «Оправдание жертв»[369], в памяти моей ничуть не отличается от первого, который я услышал в 1962 году. Я хочу сказать, что не только содержание ее ответов было вполне здравым. Я имею в виду стиль ответов — смелый, радостный, быстрый, — в точности напомнивший мне о том, как ловко она разделывалась с оппонентами в 1962 году.

Например, после выступления в Новом Орлеане в 1981 году мне запомнился один вопрос. Она выступала перед большой аудиторией, тремя тысячами «золотых жуков», пылких сторонников твердой валюты. Кто-то из публики попросил: назовите основную причину введения золотого стандарта. Представим себе типичный ответ: средство обращения должно обладать высокой удельной стоимостью, а также некоторыми прочими физическими атрибутами, такими как высокая плотность, однородность, легкая делимость, коррозионная стойкость — и золото обладает этими качествами в большей степени, чем любой другой товар. Так ответил бы любой другой хороший экономист и сторонник свободного рынка на вопрос о необходимости золота. Айн ответила: «Затем, чтобы воры не тянули руки к вашим сбережениям». Публика разразилась аплодисментами. Так что в 1981 году она осталась такой же, какой была в 1962-м, по духу, методу и смыслу.

Изменим тему: а как она одевалась?

У нее была собственная манера, простое черное платье классического стиля с черной же пелериной. Однажды она вышла в гостиную своей квартиры в красных туфлях на высокой платформе, толщиной, наверное, дюйма в три — следуя самой последней моде. Улыбнулась и спросила: «Как по-вашему, они прибавляют мне внушительности?»

Однажды она рассказала мне историю, связанную с одеждой. Как-то раз она отправилась за покупками с подругой, приличной молодой женщиной, и Айн нашла яркое, бросающееся в глаза платье и сказала: «В этом платье ты будешь привлекать общее внимание». Девушка ответила ей: «Но я не хочу привлекать чужое внимание». Айн сказала, что тут она поняла разницу между собой и другими людьми, потому что не могла представить женщину, предпочитающую на балу торчать у стенки. Она хотела, чтобы ее видели, в отличие от этой девушки. Айн думала: «Какая неудача, откуда у нее такое желание спрятаться в тени». Это было характерно для Айн: она всегда воспринимала себя как данность — то есть рассматривала себя в качестве опорной точки. Она не ощущала собственного пути к пониманию психологии людей, однако же была чрезвычайно наблюдательной и всегда пыталась обнаружить общий принцип за чем угодно, в том числе стоящий за людьми и их психологией.

Как она понимала собственное общественное признание?

Ее радовали проявления признания. Конечно, именно она недвусмысленно определила критическую разницу между желанием признания со стороны достойных людей и невротической потребностью в общественном одобрении. Она хотела одобрения, но только со стороны тех людей, которых могла уважать. Получая приглашения на старт ракеты к Луне и на обед у президента в честь Малкольма Фрэйзера, она видела в них доказательство того, что в мире есть справедливость.

Она хотела признания, но на собственных условиях, и ей не был безразличен прием, который она встречала в обществе. Однажды, кажется, это было после ее второго выступления на «Шоу Фила Донахью», она сказала мне со счастливой улыбкой: «А знаете, я обзавелась блатом. Именно так выразился мой агент. Он сказал — у вас теперь есть блат». Агент сообщил ей, что она может получить приглашение на любое телешоу. И ей это понравилось. Говорила она сухо, едва ли не с легкой насмешкой над собой и одновременно с легким смущением на лице, если вы можете представить себе результат совмещения подобных эмоций.

Ощущала ли она, что завоевала определенный общественный статус?

Айн полагала, что имеет на него право после выхода в свет романа Атлант расправил плечи. Она имела представление о собственной заслуженной значимости, потом, она не терпела бесцеремонности. Бестактность всегда задевала ее. Это можно видеть в ее реакции на вопросы, такие как например тот, который задала ей на «Шоу Фила Донахью» одна из женщин, предварившая свой вопрос примерно таким заявлением: раньше я верила вашим идеям, но потом меня просветили. Айн не смирялась с подобными оскорблениями. Она полагала, что заслужила свою читательскую аудиторию и свое положение, и была убеждена в том, что если человек объективно добился чего-то, то это следует признавать. Она всю жизнь настаивала на этом принципе: как персона дающая и принимающая. Напомню вам о тех письмах, которые она писала Фрэнку Ллойду Райту в качестве восхищенного и почтительного просителя[370]. Но, достигнув того положения, в котором прежде пребывал Фрэнк Ллойд Райт, она считала, что заслужила подобное же обращение.

Она была предсказуемой?

Нет. У нее всегда был свежий взгляд на предметы. Она могла выступить с таким заявлением: «Ровно в полдень? У этого фильма нет сюжета». Или она могла отправить Леонарда за редкой записью оперетты Имре Кальмана, невзирая на то, что та была произведена в коммунистической стране, руководствуясь тем, что эта музыка вдохновит его на работу, представляющую разновидность борьбы с тем врагом, которого олицетворяет собой коммунизм. Однако себе она подобных поступков не позволяла, ничто в этом духе не могло бы прийти в голову стороннице догматов и доктрин объективизма. Посему чего именно можно ожидать от нее, никогда не было заранее ясно.