Книга Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

к его услугам; на него трудится весь мир, тысяча ремесленников — его рабы, ради него они работают в поте лица, бегут, едут верхом, доставляя ему почту; церковнослужители (ибо Pythia Philippizat [Пифия и та на стороне Филиппа{1741}]), юристы, врачи, философы, ученые — в его власти и полностью предоставляют себя ему в услужение[2201]. Каждый ищет знакомства[2202] с ним или хотя бы с его родственниками, с ним хотят сочетаться браком, хотя бы он был олухом, простофилей, извергом, набитым дураком; uxorem ducat Danaen [его женой может стать сама Даная{1742}]; он может жениться на ком и когда ему угодно, hunc optant generum rex et regina{1743} [королевская чета жаждет видеть его своим зятем] — они будут отличная пара с моим сыном, моей дочерью, моей племянницей и пр.[2203]. Quicquid calcaverit hic, rosa fiet [Где б не ступил он, земля усыпана розами], где бы ему только не вздумалось появиться — трубят трубы, звонят колокола; ему во всем сопутствует удача, всяк жаждет оказать ему гостеприимство; куда бы он ни пожаловал, он желает обедать только в «Аполлоне»[2204]. А какие приготовления предшествуют его пиршествам![2205] Рыба и птица, специи и благовония, все, что способны предложить земля и море. Какая кухня, маски{1744}, веселье — только бы порадовать его особу!

Da Trebio, pone ad Trebium. Vis, Frater, ab illis

Ilibus?[2206]

[Требию дай!.. Поставь перед Требием!.. Скушай же, братец,

Стегнышко!]

Какое блюдо угодно будет отведать вашей милости?

Dulcia poma,

Et quoscunque feret cultus tibi fundus honores,

Ante Larem, gustet venerabilior Lare dives[2207].

Сладких ли яблок, иных ли плодов огорода и сада

Пусть он, почетнейший лар, и отведает прежде, чем лары.

Чем ваша честь предпочитает нынче позабавиться? Соколиной охотой или травлей дичи — быка или медведя, а может, картами, игрой в кости, петушиным боем, комедиантами, акробатами, шутами и пр. — все это к услугам вашей милости. Прекрасные дома, фруктовые сады и парки, террасы, галереи, беседки, приятные прогулки, восхитительные уголки — все под рукой; in aureis lac, vinum in argenteis, adolescentuloe ad nutum speciosae[2208] [молоко в золотых чашах, вино в серебряных кубках, юные красотки по первому мановению руки], вино, потаскушки, турецкий рай, небеса на земле. Будь он олух, простофиля или даже вовсе без царя в голове, а все-таки, коли родился с мошной (как я уже говорил), то jure haereditario sapere jubetur[2209] [будет считаться умным по наследственному праву] и конечно же должен быть удостоен во благовремении и почестей, и должностей: Nemo nisi dives honore dignus[2210] (Амвросий{1745}, Offic. 21), а поскольку никого достойнее его, разумеется, не сыскать, он непременно их обрящет, atque esto quicquid Servius aut Labeo [и, чего доброго, прослывет таким, какими некогда слыли Сервий или Лабеон{1746}]. Добудь достаточно денег и повелевай царствами[2211], провинциями, армиями, сердцами, руками и привязанностями. Папы, патриархи будут у тебя в капелланах и прихлебателях; в твою карету, как у Тамерлана{1747}, будут впряжены цари, а королевы будут у тебя прачками, императоры же будут вместо скамеечек для твоих ног; ты построишь больше городов и поселений, чем сам Александр, воздвигнешь вавилонские башни, пирамиды и мавзолеи, тебе будут подвластны небо и земля, и целый мир станет твоим вассалом; auro emitur diadema, argentum coelum panditur, denarius philosophum conducit, nummus jus cogit, obolus literatum pascit, metallum sanitatem conciliat, aoes amicos conglutinat [ведь королевский венец куплен за золото, врата небес откроются перед серебром, а чтобы купить философа, достаточно и пенни; от денег зависит отправление правосудия, фартинг кормит сочинителя, наличные обеспечивают здоровье, богатство привязывает друзей{1748}]. Вот почему, когда богатый флорентиец Джованни Медичи{1749} лежал уже на смертном одре, он призвал к себе двух сыновей — Козимо и Лоренцо — и не без достаточных оснований повторил им среди прочих разумных вещей нижеследующее: Animo quieto digredior, quod vos sanos et divites pest me delinquam, «Дети мои, я отхожу со спокойной душой — хоть я и умираю, а все же оставляю вас здоровыми и богатыми»[2212], ибо богатство правит всем. Ведь у нас теперь дело обстоит не так, как бывало, судя по Плутарху, среди сенаторов Лакедемона во времена Ликурга, когда «он отдавал предпочтение самым заслуженным, самым добродетельным и достойным этого звания»; в те дни невозможно было добиться такой должности ни ловкостью, ни силой, ни богатством, ни с помощью друзей[2213], но ее удостаивались только inter optimos optimus, inter temperantes temperantissimus, самые избранные из избранных и воздержные из воздержных. У нас нет никакой аристократии, разве только что в воображении: всеми олигархиями правят немногие богачи, которые поступают, как им вздумается, и пользуются привилегиями, поскольку на их стороне сила. Они могут безвозбранно преступать законы[2214], вести себя как им заблагорассудится, и ни одна душа не осмелится обвинить их; да что там, не посмеет даже возроптать: на это не обращают никакого внимания, так что они могут жить по своим собственным законам, не опасаясь последствий, покупая за свои деньги помилование, индульгенции и спасая свои души от чистилища и даже от самого ада; lausum possidet arca Jovem [Сам Юпитер заключен в их кубышке]. Будь они хоть эпикурейцы или атеисты, либертены, макиавеллисты (каковыми они нередко и являются), Et quamvis perjurus erit, sine gente, cruentus[2215] [Будь лжесвидетели, незаконнорожденные, запятнаны кровью], они все равно ухитрятся пролезть на небо даже сквозь игольное ушко; стоит им только пожелать, и их причислят к лику святых и со всеми подобающими почестями предадут погребению в мавзолее[2216]; их примутся восхвалять поэты, их имена увековечит история, в их честь соорудят храмы и воздвигнут статуи: E mannibus illis… nascentur violae{1750} [И из праха усопшего вырастут фиалки]. А если он будет не скуп при жизни и щедр на смертном одре, то непременно сыщется свидетель, как это, судя по описанию Тацита{1751}, произошло с императором Клавдием, который клятвенно подтвердит, что был очевидцем того, как душа умершего отправилась на небо, и покойник будет горестно оплакан