Книга Золотая тетрадь - Дорис Лессинг

С лестницы доносились звуки твердой слепой поступи. Женщины вышли на лестничную площадку и в нерешительности стояли там, пока не показался Томми, он шел на ощупь, его руки скользили по стенам. Потом он зашел в комнату. Она была ему незнакома, сначала он неуверенно держался за дверной косяк, потом навел жерло темных слепых глаз на центр комнаты, отпустил дверной косяк, пошел вперед.

— Левее, — сказала Марион.

Он выровнялся и пошел левее, сделал на один шаг больше, чем было нужно, ударился коленом о край кровати, резко развернулся, чтобы не упасть, и сел, ударившись еще раз. Теперь он озирался вопросительно.

— Я здесь, — сказала Анна.

— Я здесь, — сказала Марион.

Он обратился к Марион:

— Я думаю, тебе пора начинать готовить ужин. Иначе не успеешь до митинга.

— Сегодня мы идем на большой митинг, — пояснила Анне Марион, весело и виновато. Их взгляды встретились, Марион поморщилась и отвернулась. И в этот момент Анна поняла или, скорее, почувствовала, что, чего бы от нее ни ожидали в смысле того, что она должна была «сказать» Марион и Томми, она уже сказала это. Марион, обращаясь к Томми, заметила:

— Анна считает, что мы действуем неправильно.

Томми обратил свое лицо к Анне. Его полные упрямые губы сложились вместе, задвигались. Это было новое в его мимике движение — его губы как бы ощупывали одна другую, словно вся та связанная с его слепотой неуверенность, которую он отказывался предъявлять миру, проступала в этом. Его рот, прежде бывший видимым знаком его темной сосредоточенной воли, всегда находившийся под контролем, теперь казался единственной не поддающейся контролю его чертой, потому что он не осознавал, что, пока он сидит неподвижно, его губы непрестанно двигаются. Он сидел на кровати, залитый ясным пустым светом маленькой комнатки: настороженный, очень юный, очень бледный, беззащитный мальчик с уязвимым и невыносимо трогательным ртом.

— Почему? — спросил он. — Почему?

— Дело в том, — сказала Анна и услышала, что ее голос снова стал сухим и юмористичным, вся истерия из него ушла, — дело в том, что в Лондоне полно студентов, которые носятся по городу и задирают полицейских. Но у вас двоих есть прекрасная возможность все изучить и стать экспертами.

— Я думал, ты придешь сюда, чтобы отобрать у меня Марион, — проговорил Томми быстро и ворчливо, таким тоном, которого никто от него не слышал с тех самых пор, как он ослеп. — Почему она должна вернуться к моему отцу? Ты собираешься заставить ее вернуться?

Анна сказала:

— Почему бы вам вместе не съездить отдохнуть куда-нибудь, ненадолго? Это даст Марион возможность подумать о том, что ей делать дальше. А тебе, Томми, это даст возможность попробовать расправить свои крылья вне стен этого дома.

Марион сказала:

— Мне не надо думать. Я не вернусь. Зачем? Я не знаю, что мне следует дальше делать со своей жизнью, но я знаю, что мне придет конец, если я вернусь к Ричарду.

Ее глаза обильно наполнились слезами, она встала и выскользнула из комнаты, на кухню. Повернув голову, Томми слушал, как она уходит, прислушивался, откровенно, сильно напрягая мышцы шеи, к ее движениям на кухне.

— Общение с тобой очень пошло на пользу Марион, — заметила Анна, вполголоса.

— Правда? — спросил он, трогательно горя желанием это услышать.

— Дело вот в чем — ты должен ее поддерживать, быть с ней рядом. Это дело непростое — распад брака, которому уже двадцать лет. Этот брак почти что твой ровесник.

Она встала.

— И я не думаю, что тебе надо быть таким жестким со всеми нами, — проговорила она быстро, тихим голосом, и это, к ее собственному удивлению, прозвучало как мольба. Она думала: «Я этого не чувствую, почему я это говорю?» Томми улыбался, все понимая, удрученно, он покраснел. Его улыбка была обращена к кому-то, стоящему сразу за ее левым плечом. Анна подвинулась, чтобы попасть в его взгляд. Она думала: «Все, что я скажу сейчас, услышит прежний Томми», — но ей никак не удавалось придумать, что сказать.

Томми сказал:

— Анна, я знаю, о чем ты думаешь.

— О чем?

— Каким-то краешком сознания ты думаешь: «Я всего-навсего треклятый социальный работник, до чего же пустая трата времени!»

Анна рассмеялась с облегчением; он ее дразнил.

— Что-то в этом роде, — признала она.

— Да, я так и знал, — сказал он, торжествуя. — Что же, Анна, я много думал обо всем этом, после того как я пытался застрелиться, и я пришел к выводу, что ты неправа. Я думаю, что людям нужно, чтобы другие люди были к ним добры.

— Очень может статься, что ты прав.

— Да. Никто на самом деле не верит, что во всех этих великих вещах есть толк.

— Никто? — сказала Анна сухо, думая о демонстрации, в которой Томми принимал участие. — Разве Марион больше не читает тебе вслух газетные статьи? — поинтересовалась она.

Он улыбнулся, так же сухо, как говорила она, и ответил:

— Да, я понимаю, о чем ты, но это все равно правда. Ты знаешь, в чем люди действительно нуждаются, чего они хотят? Все люди, я хочу сказать. Каждый из живущих на белом свете думает: «Я хочу, чтобы был всего один человек, с которым я мог бы по-настоящему поговорить, который мог бы по-настоящему меня понять, который относился бы ко мне по-доброму». Вот чего действительно, действительно хотят люди, если они не врут.

— Что же, Томми…

— Ах да, я знаю, ты думаешь, что несчастный случай повредил мой мозг, возможно, так оно и есть, иногда я сам так тоже думаю, но я верю в то, что сказал.

— Я не из-за этого иногда задумывалась… не изменился ли ты. А из-за того, как ты обращаешься со своей матерью.

Анна видела, как кровь ударила Томми в лицо, — потом он опустил голову, он молчал. Он сделал рукой жест, который означал: хорошо, но сейчас оставь меня в покое. Анна попрощалась и ушла, пройдя мимо Марион, которая стояла к ней спиной.

Анна отправилась домой, шла она медленно. Она не знала, что произошло между ними троими, или — почему это произошло, или — чего же в самом деле им стоит теперь ждать. Но она знала, что какая-то преграда рухнула и что теперь все переменится. Она ненадолго прилегла; встретила и покормила Дженет, когда та вернулась из школы; мельком увидела Ронни, что подсказало ей, что позже может случиться столкновение их волеизъявлений, а потом села и стала ждать, когда придут Молли и Ричард.

Когда Анна услышала, как они поднимаются по лестнице, она собралась с силами, чтобы быть готовой к неизбежным спорам, но оказалось, что это было лишним. Они вошли почти как друзья. Было видно, что Молли настроена миролюбиво, она старалась вести себя так, чтобы ничем не нагнетать обстановку. К тому же у нее не было времени накраситься после спектакля, и в ее лице не было той яркости, которая всегда так раздражала Ричарда. Они сели. Анна разлила напитки.