Книга Мари. Дитя Бури. Обреченный - Генри Райдер Хаггард

Вот мы и пришли. В лучах потрясающего заката, предвещающего бурю, открылся пейзаж, точь-в-точь такой, каким он запечатлелся в моей памяти двадцать лет назад, когда я побывал тут впервые. Мы будто очутились у врат ада, кругом так уныло и пустынно. Нагромождения валунов образовали причудливые колонны, на крутых склонах попадались редкие деревья вперемешку с алоэ, которые походили на человеческие фигуры. За много веков наводнения отполировали каменистое дно ущелья почти до блеска, и теперь по нему струился маленький ручеек. Вот то самое место, где однажды я распрягал фургоны, готовясь к ночлегу, тогда еще мои слуги клялись, что видели имикову, то есть призраков умерших людей, вызванных колдуном. Те якобы проплыли мимо по воздуху в облике принцев и тех, кто вскоре погиб в битве у реки Тугела. Мы продолжали подъем. Я ехал верхом, а Номбе слезла с повозки и теперь шла рядом, поглядывая на меня.

– Ты какой-то грустный, Макумазан, – наконец промолвила она.

– Верно, Номбе, мне невесело. Это место навевает грустные воспоминания.

– Место, Макумазан, или мысли о той, кого ты повстречал здесь однажды и кого уже нет в живых?

Я взглянул на нее, изобразив недоумение.

– Меня иногда посещают видения, Макумазан, таково мое ремесло, и порой я вижу призрак женщины. Она появляется в этом ущелье и как будто кого-то ждет.

– В самом деле? Как же она выглядит? – спросил я с напускным равнодушием.

– По счастью, я вижу ее прямо сейчас, она парит в воздухе перед тобой. Высокая и стройная, прекрасно сложена. Кожа светлее, чем у людей нашего народа. Глаза у нее большие, как у лани, и горят не от солнца, а внутренним светом, лицо нежное, и она так величава, что даже страшно. Одета в серую меховую накидку и перебирает пальцами синие бусы у себя на шее. В моей голове звучат ее слова: «Уже давно я жду в этом мрачном месте, высматривая день и ночь, когда же возвратится ко мне Бодрствующий в ночи. Но вот ты пришел, и моя изголодавшаяся душа сможет хоть ненадолго насытиться твоей душой в этом зачарованном месте. Благодарю тебя, я больше не одинока. Ничего не бойся, Макумазан, клянусь нашим поцелуем, пока не пробьет твой час и ты не присоединишься ко мне, я буду щитом и копьем в твоих руках». Вот все ее слова, Макумазан, теперь она ушла, и я больше ничего не слышу. Точно твой конь наехал на нее, а она прошла сквозь тебя.

С этими словами Номбе вернулась в повозку, словно желая избежать расспросов. Там она принялась безучастно болтать с Хедой. Едва мы въехали в ущелье, ее слуги открыли брезент и опустили одеяло. У меня вырвался стон. Само собой, Зикали знал, как выглядит Мамина, и научил Номбе, о чем говорить со мной. Вероятно, он хотел произвести на меня впечатление по какой-то одному ему известной причине. Впрочем, ловко у него вышло. Мамина вполне могла произнести такие слова, а ее великий дух жаждал бы возвращения на землю. Только возможно ли подобное? Нет, вряд ли. Между тем, казалось, все вокруг пропитано ее аурой, воспоминания о былом и слова Номбе подстегнули мое воображение, и я почти ожидал появления Мамины.

Пока я раздумывал, лошади обогнули небольшой изгиб сужающихся утесов, и прямо перед нами под нависшей скальной глыбой оказался крааль с камышовой оградой. Калитка была отперта, а за ней перед большой хижиной на табурете сидел Зикали. Даже издалека его невозможно спутать с кем-то другим на свете. Плечистый и крепкий карлик с огромной головой, глубоко посаженными глазами и седыми волосами, рассыпанными по плечам. В целом его фигура и лицо дышали древностью, однако благодаря гладкости и свежести кожи, как порой случается у стариков, он выглядел моложаво.

Таков был великий колдун Зикали, живущий дольше любого из соплеменников и известный по всей стране как Открыватель – титул за способность к прорицанию, и Тот, кому не следовало родиться. Так Чака, первый и величайший король зулусов, прозвал колдуна за его уродливый вид.

Зикали застыл в молчании, выпучив глаза на красный диск заходящего солнца, словно бесформенная статуя, а не человек. Появились его слуги с жесткими и решительными лицами. По-моему, двадцать три года назад меня здесь встречали они же, только теперь постарели. Пожалуй, так и есть, ведь они приветствовали меня по имени и салютовали копьями. Я спешился, а уже вполне здоровый Энском помог Хеде выбраться из повозки, которую слуги тут же убрали. Ему стало немножко жутко, и он заметил, что это место производит довольно странное впечатление.

– Верно, – согласилась Хеда, – так это же чудесно! Мне здесь нравится.

Тут она заметила перед хижиной Зикали и побледнела.

– Какой жуткий человек… – прошептала она, – если это человек.

Горничная Кетье глянула на старика и вскрикнула.

– Вам нечего бояться, моя дорогая, – утешил Энском Хеду, – он всего лишь старый карлик.

– Ну да, наверное, – нерешительно произнесла девушка, – но, по-моему, это сам дьявол.

Номбе прошла мимо нас, сняла накидку из звериных шкур и предстала перед нами обнаженной, если не считать мучи и украшений. Она встала на четвереньки и в этой смиренной позе поползла к Зикали. Оказавшись перед ним, коснулась лбом земли, затем подняла правую руку над головой и приветствовала его как макози, великого колдуна, в котором будто бы обитает тьма духов. Но старик не обращал на нее никакого внимания. Номбе подползла ближе и присела на корточки у его правой руки. Тут из-за дома появились его слуги и встали между ним и дверным проемом, держа копья наготове. Минуту спустя Номбе подозвала нас к себе. Мы пересекли двор. Я чуть опередил остальных. Когда мы подошли ближе, Зикали открыл рот и разразился громким жутким смехом. О, мне хорошо знаком этот смех. Впервые я услышал его в пору моей молодости, во владениях правителя Дингаана, после гибели Ретифа и его спутников[109].

– Похоже, вы правы, этот старик действительно дьявол, – согласился с Хедой Энском.

Воцарилась тишина.

Решив не заговаривать первым, я принялся набивать трубку табаком. Зикали наблюдал за мной, не сводя при этом глаз с заходящего солнца. Он сделал знак, слуга убежал, но вскоре вернулся с горящей головешкой и предложил ее мне для разжигания трубки. Затем снова ушел, принес три резных стула из красного дерева и поставил перед нами. Взглянув на свой, я сразу узнал его по узорам. Когда я впервые встретился с Зикали, мне предложили этот же самый стул. Наконец старик заговорил своим тихим низким голосом:

– Многие годы минули, Макумазан, с тех пор, как ты сидел на этом стуле. На ножке, которую ты держишь, остались зарубки, можешь их сосчитать.

Я рассмотрел ножку стула и насчитал двадцать две или двадцать три зарубки. На других ножках зарубок оказалось гораздо больше, и я сбился со счета.

– Не смотри на другие зарубки, Макумазан, ты тут ни при чем. Они остались с тех пор, как первый предводитель дома Сензангаконы сел на этот стул. Сначала Чака, потом Дингаан, а среди прочих и Мамина. Много воды утекло с того дня, когда ты на нем сидел. Ты ушел далеко от дома, повидал немало диковинного, побывал там, где другие давно бы простились с жизнью, ибо таков твой удел, но об этом мы после потолкуем. Теперь, когда голову покрыла седина, ты вернулся, как предсказывал Открыватель, и привел новых спутников. Даже под старость ты не растерял дар заводить друзей, а это дано не многим. Где же твои прежние попутчики, Макумазан? Где Садуко, Мамина и остальные? Никого не осталось, кроме Того, кому не следовало родиться. – При этих словах он громко рассмеялся.