Книга Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Но продолжим цитирование «обиженного»: «Я объяснился с Унгерном. Он сказал, что сего предпринять не может, ибо сие отдалит его от квартир, но что он намерен идти к Варне, посмотреть, не удастся ли ему сделать какого поиска. Я отвечал, что если он пойдет к Варне, то усерднейше прошу его этой крепости не атаковать: крепость довольно важная, а корпус его большею частию из легких войск, и неудача может быть большая. Он обещал следовать моему совету и только мимоходом Варну рекогносцировать. О своем же корпусе я ему объявил, что, видя желание фельдмаршала, коему по службе всячески должен угождать, снабдя себя в Базарджике провиантом на десять дней, думаю сим временем дойти до Шумлы. Мы отправили наши рапорты к фельдмаршалу, упомянув о нашем выступлении. На другой день фельдмаршал приказал Потемкину и графу Салтыкову перейти за Дунай. Мы так удалены были от главной квартиры, что все его расположения до нас доходили (здесь явно пропущено слово, допустим: поздно. – В. П.), и один из моих курьеров захвачен был турками.

Накануне нашего выступления пошел дождик и шел всю ночь; не знаю, к счастию или несчастию? Когда я выступил, то во всех дефилеях такая сделалась дорога, что, отошед пятнадцать верст, и люди и лошади замучились. Я, себе представив, что если сие продолжится, то с таким малым провиантом не только делать операцию, но даже и до Шумлы дойти нельзя, притом боясь войско, изо всей армии лучшее, вовсе изнурить, решился возвратиться и потом обратно перейти Дунай.

Барон Унгерн не сдержал своего мне обещания: подошел к Варне и штурмовал крепость, но так несчастливо, что много потерял людей, был отбит и принужден ретироваться».

Эти «Записки» были напечатаны в 1840 году. И отрывок я привел лишь для того, чтобы дать понять читателю, какими непростыми были отношения Румянцева даже со своими ближайшими помощниками, которые, чуть что, тут же подавали рапорты по болезни и отбывали из армии. И никто им ничего сказать не мог, тем более удержать в армии.

Расположившись на зимние квартиры, многие генералы, сославшись на болезни и необходимость восстановления здоровья, отбыли в свои имения, в Москву и Петербург. Среди них – князья Долгоруковы, Потемкин, Суворов. Таковы были обычаи того времени. В Яссах по-прежнему руководил всеми делами, гражданскими и военными, фельдмаршал Румянцев, которого своими «своеручными» письмами ободряла Екатерина II.

В привычных хлопотах и заботах проходила зима 1774 года.

Часть седьмая

Оливковая ветвь мира

Глава 1

Перемены в Константинополе

Наступила весна 1774 года. Шестой год шла война с Турцией, тяжким бременем давившая на трудовое население воюющих стран. В России и Турции мечтали о мире, особенно в Петербурге. Все шире охватывало империю пламя народного восстания под водительством Пугачева. Посланные против него карательные войска терпели поражения. И Петербург всерьез забеспокоился, устремив все помыслы свои на подавление восстания. Александр Ильич Бибиков, назначенный командующим правительственными войсками, просил прислать в помощь ему опытного генерала, явно намекая на Суворова, успешно действовавшего вместе с ним в Польше против конфедератов. Но Суворов нужен был на Дунае, куда посланы новые полки для того, чтобы скорее завоевать мир в успешных баталиях.

Не раз совет в присутствии императрицы приходил к выводу, что заключение мира целиком и полностью зависит от действий армии Румянцева за Дунаем. Президент Военной коллегии 3. Чернышев, министр иностранных дел Н. Панин да и сама Екатерина II не раз высказывались, что необходимо предоставить полноту военной власти фельдмаршалу Румянцеву и «отдать ему на волю, где и каким образом признает он лучше производить за Дунаем действия для доставления отечеству того, столь ожидаемого им, блага». Вместе с тем Румянцеву было предписано, «чтоб он в будущую кампанию, по взятии Варны и разбитию визиря в Шумле, не полагал Балканы пределом военных действий»…

В рескрипте все получалось гладко и легко. Императрица уверяла Румянцева, что в архипелаг отправлена новая эскадра в четыре линейных корабля и два фрегата и теперь тамошний флот настолько силен и могуч, что может делать неприятелю «частую и сильную диверсию», а следовательно, неприятель будет держать на берегах Средиземного моря «знатную часть азиатских войск». Азовская флотилия станет такой сильной, что не только будет охранять берега Крыма, но и отвлечет на себя турецкие корабли в Черном море. Екатерина II честно признается, что вторая армия сейчас «при открывшемся от некоторого времени внутреннем и вам известном неустройстве в Оренбургской губернии», то есть во время восстания Пугачева, не может оказать Румянцеву серьезной подмоги своими активными действиями против Очакова и Кинбурна, тем не менее и вторая армия «будет отвлекать на себя немалую часть сил неприятельских». Во всяком случае, вторая армия покажет вид, что серьезно намерена в эту кампанию взять Очаков, а для того «и для лучшего маскирования перехода первой армии за Дунай повелели уже мы снарядить и заготовить с большею огласкою к действительному отправлению знатное количество осадной артиллерии».

Екатерина II согласна и с тем, что вполне возможно разгласить слух: Румянцев озабочен лишь обороной и вовсе не думает о наступательных операциях за Дунаем. Она полагается на его искусство полководца и его «патриотическое усердие», лишь бы эти «ложные мысли и заключения о будущем устроены были таким образом, дабы оные нимало не могли препятствовать действительному перенесению театра войны на супротивный берег Дунайской».

Все победоносные действия Румянцева за Дунаем должны приблизить «вожделенный мир»: «От благости Всевышнего, от разумного Вашего предводительства и от храбрости вверенных Вам войск, несомненно, ожидаем мы счастливых успехов, коим не предел Балканские горы при всех их трудностях, есть ли только мужественный ваш дух в течение побед усмотрит и найдет некоторую возможность к преодолению их по мере неприятельского ослабления и уныния».

Высочайшее повеление фельдмаршал Румянцев получил 3 февраля. Болезни еще мучили его, и он чувствовал от них «великий упадок телесных сил». Но работать не переставал ни на один день: то пребывал в Яссах, то выезжал в небольшое селение Корнешты, куда посоветовали ему выехать доктора: свежий воздух, покой, сельская тишина. Но и сюда прибывали курьеры и командующие отрядами. И через два дня Румянцев послал Екатерине реляцию.

Граф Салтыков в эти дни известил его, что умер султан турецкий Мустафа III. Никаких официальных известий он не получал, но бежавший из плена арнаут доложил, что в Рущуке, где он находился в плену, был обнародован указ о возведении на престол нового султана, младшего брата умершего. В тот день производилась пушечная стрельба. Об этой продолжавшейся целых три дня стрельбе сообщили и наши сторожевые посты, стоявшие напротив Рущука и Силистрии.

Это предвещало большие перемены в Царьграде, и Румянцев послал своего нарочного к визирю с письмами пленных пашей в надежде удостовериться в случившемся.