Книга Иван Ефремов - Николай Смирнов

Проблема порабощения страстью — первая на пути дисциплины чувств, очеловечивания собственной души, сотворения из внутреннего хаоса внутреннего же космоса. Эхефил обуян страстью к Эрис, его духовная выстройка недостаточна. Эрис — иной полюс, она бесстрастна, но отчуждена. Тайс, казалось бы, гармонична, но и она отравлена — её чувство к Александру вовсе не любовь, это духовная ревность о том, что он превосходно обходится без неё, что он — достойнейший из мужчин — ушёл своим путём, без неё, достойнейшей из женщин. Индийцы, искушённые в интроспекции, это почуяли вперёд самой гетеры. И предложили свою помощь, сами будучи восхищены её женским совершенством.

Жрец тантры рассказал легенду о том, как мастер укротил безумную якшини — символ женского вожделения. И предложил Тайс пройти обряд посвящения с ним.

«Слушая жреца, Тайс вдруг с изумлением, граничащим с испугом, поняла, что индиец ничего не говорит, а у неё в мыслях, подобные словам, рождаются образы происходящего при царском дворе. Безумная якшини вошла в неё, огонь дикого желания поднялся по её спине, туманя голову, расслабляя колени. Усилием воли стряхнув наваждение, афинянка резко спросила:

— Не понимаю, какое отношение имеет ко мне эта сказка?

— Легенда лишь отражение тайной истины. И ты не якшини, а высшее создание. Неужели ты испугаешься испытания и познания великой силы, о какой, я ручаюсь, ты не имеешь представления. Я полагаю, редко кто так полно создан для тантр, как ты и, пожалуй, она, — он показал на Эрис. — Ведь не боюсь же я тебя, хоть подвергаюсь немалой опасности.

— Что за опасность?

— Она всегда существует на высотах любви, куда поднимаются посвящаемые и посвящающие. Поскользнуться на пути подобно падению в пропасть. Так решаешься?

Тайс, вся дрожа, отрицательно покачала головой.

Жрец поднялся. Повелительная усмешка заиграла на белейших зубах, окружённых густой, иссиня-чёрной бородой.

— Полагал, эллины смелее, и не думал испугать знаменитую служительницу богини любви. Ты привыкла к преклонению. Сильные мужчины сгибаются, как трава, под ступнями твоих великолепных ног. Но когда могущество бога Камы сталкивается с твоей гордостью и силой Эроса, возникает пламя. Ты не потушишь его сама. Неужели тебе не стала ещё ясной неотвратимость скрещения наших с тобой путей? Не зря же приехала ты в Эриду, не зря совет круга посвящённых избрал меня для тебя и моего собрата для неё, — он указал на Эрис. — Пойдём же, не противься судьбе, не гневи Кали и Каму. Послушайся внутреннего голоса, который говорит тебе — иди.

Прерывисто дыша, Тайс встала как во сне, слегка запнулась на соскользнувшем покрывале. Жрец обнял её, подхватив рукой, точно отлитой из бронзы. Другой он поднял к себе её лицо и поцеловал в губы с такой силой, что Тайс застонала. Эрис вспрыгнула, как подброшенная катапультой, и кинулась на индийца. Не опуская Тайс, жрец выбросил вперёд раскрытую ладонь, и этот простой жест остановил ярость чёрной жрицы. Она зашаталась, поднося руку к глазам. Индиец издал свист, похожий на шипение змея Нага, и в келью вошёл высокий жрец. Он безбоязненно обнял Эрис за талию, шепча ей на ухо какие-то слова, и увёл без сопротивления.

В непонятном влечении Тайс положила руку на его плечо и заглянула в могущественные, чёрные как ночь глаза. Он улыбнулся, и губы её сложились в ответную улыбку, а в душе проснулось гордое сознание своей женской силы и неистовое желание выпустить её на волю.

Тогда она, в роли царицы амазонок, сидела рядом с Александром и великий царь нежно заглядывал в её лицо, играя влюблённого… Играя? Да, конечно да! Только играя! С тех пор прошло много времени, и все её друзья и сам Александр ушли к пределам ойкумены. Александр нашёл себе царицу — Роксану. Да, мудрецы — Лисипп и этот властный жрец — правы. Отравленное копьё должно быть вырвано! Иначе чего стоят её убеждения и мечты о любви свободной и лёгкой, радостной и светлой, как у богов, как возвещает Афродита Урания!»

Гордость и смирение — взаимодополняющие противоположности. Подвергнувшись дисторсии отчуждения, лишённые меры, они превращаются во взаимоотрицающие полюса — гордыню самомнения и слепую покорность. Мастер тантры выстраивает для Тайс пространство преображения, проводя её по пути осознания. Подошёл, поговорил, взял за руку и увёл. И это не право силы, а право и долг знания, перед коим следует склониться, как перед ручьём в засушливый день. Гетере было необходимо прожить опыт безусловной подчинённости мужчине, чтобы освободиться от незаметных пут гендерного высокомерия и ощутить свою подлинную силу. И она её ощутила. Индиец был силён, как Менедем, мудр, как Лисипп, и властен, как Александр. И всё это он отдал в дар Тайс. Он стал проводником в высшее проживание и высшее осознание. Показал путь и не замкнул его на своей личности, тем самым освободив в Тайс схлопнувшееся было кольцо познания.

Но посвящение прошла и Эрис, и это имеет не меньшее значение для понимания ефремовской мысли.

«Впоследствии, когда она снова соединилась с Эрис и обе сравнили случившееся с каждой из них, ощущения оказались очень сходны, за одним исключением. Высокий индиец, посвящавший Эрис, в конце концов ослабел и, видимо, заболел, так как его унесли в забытьи, бормочущим непонятные слова. У Эрис не было «отравленного копья» в сердце, и она сразу «выпустила себя».

Акценты ставятся очень жёстко, радикально. Эрис проще и потому целостнее, но она из-за равнодушия не желает управлять своей силой, не может целить ею — это страшная беда для окружающих, недаром Тайс так рассердилась. Эрис ни одного мужчину не может сделать счастливым и даже для специально подготовленного представляет смертельную опасность. Эрис — самурай, готовый к жертве и убийству одновременно. Вдуматься только: она просто выпустила себя, и мастера тантры унесли! Что же такого она выпустила? Без Тайс Эрис стала бы страшной убийцей. Недаром она так прикипела к афинянке, ибо подле неё почуяла жизнь и единственно плодотворное воплощение судьбы. Говоря диалектическим языком: отчуждённая борьба не может вставать вперёд божественного единства.

Дальнейшее участие подруг в обряде поцелуя со змеем вне этого эпизода выглядит бездумной ловкостью пресыщенных танцовщиц и лишено судьбоносного содержания. После же описания тантрического посвящения — становится важным экзаменом, символическим воплощением новообретённого контроля над змеем кундалини. Следует отметить, что Эрис и здесь проявила себя так, что змей в итоге кинулся на другого человека.

В эросе идёт взаимопроникновение не только тел, но и душ, и духовных средоточий. И взаимная передача этой информации. Эрос, каким бы жёстким он ни был, — это сочувствие, а не «дальше, выше, сильнее» безотносительно к половой силе партнёра. Индийцы были экстрасенсами, психически гораздо могущественнее Тайс и Эрис. Поэтому, скорее всего, жрец добровольно принял в себя страшные кармические изломы женщины, которую посчитал достойной.

Если у молодого скульптора, влюбившегося в образ Эрис, было роковое влечение и его излечили интенсивным сексом налитые безличной женственностью жрицы любви, то в случае самой Эрис мастер тантры облегчил её роковую великую судьбу, пожертвовав собой. Тантра — лишь путь, а цель — любовь. Недаром в последних главах чёрная красавица проявляет себя совершенно по-новому, поднимаясь до сопереживания путям всего человечества: «Слабые молят о чудесах, как нищие о милостыне, вместо действия, вместо того, чтобы расчищать путь собственной силой и волей. Бремя человека, свободного и бесстрашного, велико и печально. И если он не стремится взвалить его на бога или мифического героя, а несёт его сам, он становится истинно богоравным, достойным неба и звёзд!»