Книга Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд - Артем Рыбаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не, я и не знал, что у вас тут игра!
«Игра? Какая, на хрен, игра?»
– Вы не знаете, где тут семнадцатый участок леспромхоза? – мужик явно любитель поговорить, но и жизнью битый, стоит и не дергается. Права не качает. Но я мог и погорячиться – уже давно все воспринимаю через призму войны. А вдруг он действительно считает, что мы в какую-то игру вроде изрядно позабытого на фоне всего произошедшего за два последних месяца страйкбола, играем.
– Ты кто? – Голос Фермера глух и хрипл.
– Водитель. В автохозяйстве работаю. Вот – везу агрегат пилильный на делянку, – вислоусый, не опуская рук, пальцем показал на прицеп.
– Тотен, проверь!
– Э, чего проверять-то? – возмутился мужик. – Если надо, могу накладные показать. Путевой лист… Но тогда уж и вы документ какой предъявите, что проверять могете. А то кто вас знает?
Вместо ответа Саша выразительно покачал винтовкой.
– День сегодня какой? – Негоже поперед командования в пекло лезть, но вопрос просто жег мне язык.
– С утра двадцать восьмое было… Вы чего, хорошо вечерком посидели? Неправильно это – в воскресенье наклюкиваться… Суббота на то есть!
«Не, точно мужик безбашенный – на него два ствола глядят, а он о вреде выпивона в воскресенье поучает! Хорошо, что я еще не спросил, какая это планета?» Но от ощущения общей неправильности происходящего по спине пробежал холодок. Заметил я за собой такое новое свойство. И даже не раз об этом думал. Правда, кроме скороспелого вывода, что это из-за общих переживаний «чувство опасности» так трансформировалось, так ничего и не придумал.
– Августа?
– Ну да! Чего же еще?
– А год какой? – тут уже не выдержал Саша.
– Вы чего мужики? – «Пленный» даже руки от удивления опустил. – Две тысячи восьмой.
– Твою мать! – выдохнули мы одновременно с Фермером.
Москва, улица Дзержинского, дом 2. 1 сентября 1941 года. 18.43
– Как дела? – Может, Эйтингон и постучался, но, погруженный в свои невеселые мысли, Павел это пропустил.
– Как сажа бела… А у тебя чего?
– Через неделю уезжаю.
– Все-таки решилось?
– Ага. Так чего пригорюнился-то? – Наум последние три дня был занят организацией собственной поездки в Турцию, для чего пришлось встречаться и общаться с добрыми двумя десятками людей, так что в отделе появлялся лишь набегами.
– «Странники» не вышли на связь.
– Да ну! – Заместитель отодвинул стул и сел рядом. – Сколько сеансов пропустили?
– Один плановый и четыре резервных. Радисты говорят – на частотах глухо. Последний сеанс был двадцать шестого ночью. Передали солидный такой кусок…
– Думаешь, взяли их?
– И это самый лучший вариант… – Судоплатов резко мотнул головой. – Черт, что несу-то?! Какой лучший?!
– Паша, не бесись, – Эйтингон успокаивающе положил ладонь на плечо товарища. – Что, считаешь, из-за такого срыва им верить перестанут?
Вместо ответа Павел кивнул.
– А вот это вряд ли! Они уже столько наворотили, что… – он на секунду задумался, – уже не вычеркнешь! Ты не в курсе случайно, нет ли в тех краях каких-нибудь групп? Наших, армейских, подпольщиков, в конце-то концов? Пусть поищут. – Эйтингон постучал пальцем по столу. – Кстати, Паша, ты не думал, что у них могла просто рация сломаться или батареи накрылись?
– Сломаться могла, а про батареи… Помнишь, что Зайцев рассказывал? Какое у них специальное устройство?
– Это которое цепляется к автомобильному аккумулятору и от него практически любую рацию можно запитать?
– Да.
– Ну, значит, трансформатор этот сломался… Ты с летунами договорился?
– Да. Готовы.
– Значит, сиди и жди! А теперь мне с тобой о другом поговорить надо…
Москва, улица Дзержинского, дом 2. 1 сентября 1941 года. 19.43
– Товарищ нарком, разрешите? – Берия, внимательно изучавший какие-то бумаги, закрыл папку и махнул рукой, разрешая войти.
Комиссар госбезопасности второго ранга Круглов[114]посторонился, пропуская коренастого человека средних лет, одетого в вытертую практически добела полевую гимнастерку без знаков различия. Внешность прибывшего выдавала коренного уроженца Кавказа. Густая щетина, темные круги под глубоко запавшими глазами – человек этот, похоже, очень давно нормально не спал.
– Проходите, товарищ, присаживайтесь! – радушно предложил хозяин кабинета заметно робеющему гостю, указав рукой на стул напротив себя.
– Товарищ нарком, лейтенант Лакрба по вашему приказанию…
– Вы присаживайтесь, товарищ лейтенант, – мягко перебил его Берия. – Я так понимаю, вы с дороги? Сейчас принесут поесть и чаю. Или, может быть, вы от вина не откажетесь?
– Нет, товарищ нарком, боюсь усну.
– Ну нет так нет. Вы, кстати, из каких Лакрба[115]будете?
– Из Агухары я, – спокойно ответил гость.
– Гудаутский, стало быть? Бывал я там, знаете. Ладно, о родине и потом поговорить можно будет. Сейчас о деле. – Берия поправил пенсне. – Расскажите нам, пожалуйста, о тех людях, с которыми вы столкнулись в конце июля.
– Что вас конкретно интересует, товарищ нарком? Рассказать-то я много чего могу. С чего начать?
– Давайте для начала ваши личные впечатления. Для разгона, так сказать. Тем более что доклад товарища Зайцева мы уже читали. Вас же товарищ Цанава не просто так в состав группы пропихнул, верно? – Несмотря на мягкий тон генерального комиссара, гость непроизвольно поежился.
– Товарищ нарком, с кого лучше начать?
– С кого хотите. Кто лично вам показался самым запоминающимся?
– Если по-простому, то Окунев. Тот, который песни пел.
– Песни? – совершенно натурально удивился генеральный комиссар.
– Ну да! Они как-то концерт устроили, вроде художественной самодеятельности. Да и просто так он пел. Для своих, но я не один раз слышал… – Лакрба замолчал, и у Берии с Кругловым возникло ощущение, что он отчего-то сам себя оборвал на полуслове.
– А этот Окунев, он кто?
– Старший лейтенант госбезопасности. У них в группе он вроде разведчика и боевика, но точно, чем занимается, не скажу.
